залёг где-то. Насколько можно ему доверять? Салах принимал как данность то, что до конца не может доверять никому – большинство людей слабы, такими их создал Аллах. И всё же это Абдул – сколько лет они работают вместе. Он сейчас в Аль Джазире, через него можно получить информацию о том, что происходит в Мадине, может, даже «Диб-аль-сахра» из порта вывести. Дома у него давным-давно не было, но вот катера жаль. С другой стороны, там, на Фавиньяне, Абдул стучался настойчиво и не из защищённого чата, хотя потом стёр разговор. Если…

Всё ещё погруженный в свои мысли, Салах дёрнул на себя скрипучую дверь с замком, с котором справился бы и пятнадцатилетний воришка, и резко отшатнулся, автоматически потянувшись за ножом. Потом выдохнул, глядя в испуганные глаза застывшей на входе Таонги.

Они разделили комнатушки в этом доме: здесь жил он с Таонгой, напротив – Стефано, этажом ниже – Джайда с Замиль. Стефано настоял, что будет жить отдельно, хотя это значило, что ему придётся платить за свою конуру самостоятельно – договориться о ещё одной комнате с хозяином, толстым, меланхоличным бербером, Салах уже не мог. Но старый рыбак согласился, не моргнув и глазом – какие-то деньги у него были. Салах, даже не облекая этого в слова, нутром понимал, чего тот хочет. Почувствовать свою самостоятельность, хотя бы здесь, хотя бы относительно, ведь в пути они так часто помогали ему не то что управляться с катером, но даже передвигаться. И конечно, помощь, да ещё от них и от женщин, его очень уязвляла. Ну и пусть сидит себе сам. Но вот Таонга…

– Я думала, тебя не будет дольше, – сказала Таонга, отступая от двери, чтобы дать ему пройти, – я не успела приготовить еду и…

– Выйдем, поедим в закусочной, – махнул рукой Салах, снимая с пояса ремень и бросая его на стул, – пока же давай пройдём в комнату, хочу с тобой поговорить.

Женщина кивнула не то испуганно, не то обрадованно. Салах как-то раньше не задумывался об этом, но в этот раз стало ясно, что Таонга ищет его общества, искала ещё там, в Марсале, когда появилась в чем мать родила в дверях, как и на Фавиньяне. Он и раньше знал, что нигерийка одновременно любострастна и одинока, и тогда не придал этому особого значения, но сейчас…

Сказать «пойдём в комнату» было, конечно, преувеличением – здесь и некуда было больше идти. Квартира, в которой они остановились, представляла собой комнату с широкой кроватью, потёртым столиком, двумя подушками для сидения и уголком для готовки и еды, с индукционной плитой на две конфорки и раскладным столиком. Отдельно была коморка с душем и туалетом. Да уж, Таонга зримо скривилась, когда шагнула сюда. Ничего, придётся потерпеть.

Салах подошёл к кровати, сел и посмотрел на неё.

– Садись и ты, – сказал он, и женщина послушно опустилась рядом.

Он некоторое время молчал, примериваясь, как бы спросить точнее, и буквально кожей ощущал нарастающее беспокойство Таонги.

– Тебе здесь хорошо? – спросил он и увидел, как нигерийка пожала плечами, словно не в силах подыскать ответ.

– Да, всё в порядке, – наконец произнесла она, помолчав.

– Как идут дела в «Аль Мусафир», не знаешь?

– Неплохо, – ответила Таонга, – Салиха говорит… говорила в прошлый раз, что есть новые постояльцы, с деньгами, так что…

– Это хорошо, – в тон ей ответил Салах, – скажи вот мне, Таонга… – он чуть понизил голос, как будто собираясь сказать что-то важное, и, как и думал, та повернулась и посмотрела ему в глаза, – …с кем и как ты сейчас переписываешься? Из тех, кто на Острове.

На самом деле разговор пошёл так случайно, он и не ожидал, что Таонга легко поддержит разговор об оставленном в Марсале пансионе, которым сейчас занималась её старшая дочь Салиха. Но если у него и были сомнения, что Таонга скрывает что-то более важное, чем переписку с дочерью, то они рассеялись. Стоило просто посмотреть в её глаза – понимание пришло в них спустя секунду после его вопроса, и он видел, как женщина отдёрнулась, судорожно втянув воздух, как выброшенная на берег рыба. Таонга овладела собой за пару секунд, но самое важное уже сказала и не словами.

– Таонга, – Салах протянул руку и мягко взял женщину за подбородок, не давая отвернуться, – ты ведь знала, что нас ищут, в том числе, через Зеркало, да? Потому я собрал у вас наладонники, и мы договорились не пользоваться ими. Так с кем и как в Марсале ты говоришь?

На какие-то секунды он посочувствовал Таонге – такой страх вдруг исказил её лицо. Нигерийка скорее нравилась ему – и горячим телом, и лисьей хитростью, и тем, как льнула к нему, но беда в том, что именно этой хитрости им сейчас и стоило опасаться. Она ведь была дружна с начальниками марсальской полиции, а может, и не только марсальской, так если…

– Салах, – голос Таонги не дрожал, но был так напряжён, что не оставалось сомнений в том, чего ей это стоит, – как я могу говорить с кем-то? У меня же нет наладонника, ты сам его забрал в Марсале…

– Верно, – согласился Салах, всё так же мягко, но решительно удерживая её за подбородок, – но ты ведь не сказала этого, когда я спросил, как дела с «Аль Мусафиром». Так что по крайней мере с Салихой ты общаешься.

Таонга подняла руку, как будто желая сбросить его ладонь со своего подбородка, и сглотнула:

– Я…

– Мы давно знакомы, Таонга, а я не дурак. По тебе всё видно. Ты как-то смогла найти способ выходить в Зеркало. Купила где-то на Фавиньяне наладонник? И ведь знала, что по нему могут отследить. Но говорила ты не только с Салихой. С кем ещё?

Салах видел, как допрашивали людей, от мелких воришек до больших муташарридов, и знал, что самое важное тут – говорить так, словно ты всё уже знаешь, и признание допрашиваемого для тебя не больше, чем пустая формальность. Таонга смотрела на него не отрываясь, как кролик на удава, и в конце концов взорвалась криком:

– Ты же не думаешь, что я хотела выдать нас всех, Салах? Ты же не можешь так думать!

– Лучше знать, чем думать, –