В его словах что-то лязгнуло, он, не задумываясь, произнёс последнюю часть вопроса на мавританский манер, и Таонга сломалась.

– С Фаиком, – быстро проговорила она и дёрнула головой, пытаясь освободиться, – роисом Марсалы. Только с ним. Он не выдал нас, Салах, я точно знаю, что не выдал!

Салах наконец отпустил её и покачал головой.

– Дуры несчастные. Что ты, что Замиль. Да и я сам та ещё ослятина. И как Аллах не утопил нас всех в море в наказание за глупость?

– Салах, он нас не выдаст, – голос Таонги почти не дрожал, но говорила она быстро и сбивчиво, иногда путая арабские времена, – он предупредил меня о многом, Салах, я знаю его много лет, и он сам не любит их…

– Не любит? – по лицу Салаха скользнула кривая усмешка. – Я мог бы тебе рассказать многое о том, кто чего не любит и куда это ведёт. Как ты с ним говоришь?

– Но Салах…

– Как ты с ним говоришь, Таонга? – он повысил голос совсем чуть-чуть, но женщина как-то сразу осела и нервно сглотнула.

Да уж, с Замиль бы так просто не пошло. Что такое происходит с шумной, бойкой Таонгой в последнее время?

– Я купила наладонник на Фавиньяне, – сказала она наконец, – через вторые руки. Никто не мог отследить, в этом городе даже полиция из назрани, а номер зарегистрирован на прошлого владельца.

– Никто не мог отследить, – кивнул Салах, – может быть. А может, и нет. Но Фаик вполне мог донести кому следует.

– Нет, – Таонга энергично замотала непокрытой головой, её волосы, которые она давно не укладывала кремом, сбились, – точно не он. Ты его не знаешь. Ему самому шейхи стоят поперёк горла, и он боится фитна, и не хочет Газавата и…

– Покажи мне твой наладонник, – сказал ей Салах.

– Я стирала переписку на нём.

Что ж, всё-таки не настолько глупа.

– Всё равно, покажи мне.

Женщина поднялась, нащупала стоявшую у прикроватного столика сумочку, открыла её, потом, поколебавшись, дёрнула за что-то, и Салах понял, что у сумки был спрятанный кармашек. Оттуда Таонга вытащила плоский корпус наладонника бледно-лимонного, почти белого цвета.

– Говорю же, я стёрла диалог, – сказала она, подавая устройство Салаху.

Он взял наладонник и повертел в пальцах – старая модель, совсем старая, такие лет десять назад уже начали менять. Как эта рухлядь и вытянула-то их разговор?

Окошек в маль-амр не было – Таонга, как и сказала, всё тщательно почистила. Говорят, что есть люди, способные восстановить и удалённые диалоги. Может, правда, может, врут, но у него таких способностей точно не было.

Он бросил аппарат на кровать и повернулся к Таонге.

– Расскажи мне всё, что тебе говорил этот Фаик, – коротко велел он.

Таонга вздохнула и, кажется, расслабилась. Видимо, она ожидала худшего.

– Мы знакомы с роисом Фаиком давно, очень давно, – сказала она и облизала губы, – я ещё помню, как мне нужно было перерегистрировать у него «Аль Мусафир»… Я тогда… в общем, мы тогда познакомились через Хабиба… ну, начальника портовой полиции. Он был очень любезен и помог мне, и с тех пор… всегда помогал.

Таонга с каждым словом говорила всё более легко, хотя перед «всегда помогал» на долю секунды запнулась. «А я с ним спала», – мысленно перевёл Салах. Впрочем, неудивительно – так делались дела с женщинами, которые хотели быть важными, и в Марсале, и в Мадине, да, наверное, и по всему Халифату.

– Он из Туниса, – добавила она, – из Херглы.

– Ты говорила, что он не ярый махдист, – Салах решил, что нужно навести её на правильную тему, и женщина кивнула:

– Нет, хотя очень осторожен с ними. Очень. Слушает проповеди, следит за соблюдением фикха, но… – тут её полные губы раздвинула улыбка, – сам слушает музыку на французском, когда остаётся один. И дочери его, когда никто не видит, одеваются как назрани. А однажды общались наедине, и он… немного разговорился. Сказал, что было бы хорошо устроить Остров как старый Тунис, и что мы бы нашли общий язык с назрани, и что Аль Джазира была бы самым богатым вилайетом Халифата, если бы не сношатели верблюдов в бубу… Ох!

Глаза Таонги, и без того большие, округлились, а Салах поперхнулся, но не от злости, а от смеха. Странно, конечно, что такой человек, как Фаик, которому по должности полагается быть осторожным, так разговорился, но что это было после особо жаркой любви, Салах даже не сомневался. Таонга и сейчас хороша, а когда была моложе, и вовсе легко заставляла мужчин забыться. И вот, видать, увлёкшись приятным воспоминанием, нигерийка передала ему слова Фаика так, как тот их произнёс, совсем забыв, кто её собеседник. C другой стороны, при ней-то он никогда не носил бубу.

Салах протянул руку, положил ей на плечо, и Таонга сжалась, словно ожидая удара.

– Давай так, – сказал он, – ты дашь мне номер этого Фаика. И посмотрим, что из этого получится.

– Хорошо, – кивнула Таонга, – ты ведь не злишься на меня?

Салах невольно подумал, что за «сношателей верблюдов» ей бы хорошую затрещину влепить, поднял руку… и, опустив на плечо Таонги, одним резким движением повалил её на кровать.

Поступим иначе.

Он не был набожным, давно не был, но сейчас он отошёл от края стола, опустился на алжирский ковёр, даже не проверив, насколько там чисто, и начал горячо повторять слова дуа, совсем не задумываясь о том, на старый, истинный или махдистский манер он молится. Аллах ему опора и защита! Куда он влез!

Этот его знакомый, записанный в трубке как «Амин», поднялся, видать, высоко – они не говорили голосовыми, боясь, что те легко могут отследить, но даже в коротких фразах, которые высвечивались в окошке маль-амр, на минуту перед тем, как их сметала метёлочка, сквозило высокомерие человека, который привык видеть перед собой раболепные улыбки подчинённых. Его собственная должность – роис небольшого города на окраине Халифата –