родился спустя полных десять лет после Читчая, г-н Сисак в шутку называл его заблудшим сыном. Он считал, что нам уже поздно иметь еще детей, но оказался неправ. Вот почему Майтри в конце концов стали называть Лонг, то есть «заблудший».

Меня пугало, когда он его называл этим словом. Я так и не привыкла к нему. Если правду говорят, что имя определяет характер человека, то тогда его вообще никогда не следовало бы употреблять. Если имена обладают властью метить судьбу или укрупнять истинные черты нрава, нам всем следует с большим страхом и вниманием относиться к тому, как мы называем других. К счастью, г-н Сисак – единственный, кто называл его Лонг. Мы с его братьями предпочитали звать его Майтри.

Майтри рос в условиях семейных невзгод, наблюдая за крахом кормильца семьи, ставшего игроком и бабником. С момента рождения он был моей копией. Г-н Сисак долго разглядывал младенца, пытаясь найти хоть какое-то генетическое сходство между сыном и собой. В первый год его жизни он не находил ничего. Только когда Майтри научился говорить, г-н Сисак убедился, что в характере его сына было нечто глубинное, что и впрямь напоминало его.

К этому времени Майтри выучил несколько слов вроде «мама» и еще несколько звуков, напоминавших слова, которые звучали неразборчиво. Я подозревала, что Майтри, будучи младшим, которого вечно задирали братья, некоторые словечки перенял от самого старшего, а тот любил сквернословить, когда был чем-то недоволен. Майтри запоминал слова как попугай. Когда г-н Сисак вернулся домой, я с восторгом стала показывать ему, что Майтри научился говорить. Я поднесла его поближе к отцу и попросила сказать «мама». Но ребенок не произнес ничего – только пару раз гукнул.

– Скажи «мама»! – настаивала я. – Ты можешь сказать «мама»?

И тут из его ротика вылетело: «жопа». Я была шокирована, не говоря уж о том, что испугана наказанием, которому меня, без сомнения, подвергнет г-н Сисак. Однако услыхав это, г-н Сисак просто обомлел на мгновение, а потом залился истерическим смехом.

– Ха-ха! Поглядите на него, он ругается на мать! Лонг – тот еще шутник!

С тех пор г-н Сисак стал обожать ребенка, распознав наконец в нем какие-то свои черты.

Несмотря на все трудности, через которые прошла наша семья, я давала своему младшему все, чего он хотел и в чем нуждался. Я заботилась, чтобы он был накормлен, чтобы спал сколько нужно, чтобы у него было достаточно теплой одежды и игрушек, доставшихся ему от Читчая и моего старшего сына. Теперь все это принадлежало Майтри. Я не отпускала его от себя, наблюдая, как он рос и превращался из младенца в малыша, как переходил от гульканья к произнесению целых предложений, полных неразборчивых слов. И по мере того, как ему исполнилось два года, а потом пять лет, моя привязанность к нему и желание заботиться становились все сильнее.

Майтри совсем не был похож на своих братьев. Он был робким и тихим, постоянно показывая, что ему очень комфортно быть самим собой. Даже когда он был совсем маленьким, он спокойно сидел, словно погруженный в свои мысли. Ему, похоже, так нравилось: когда все вокруг пребывало в спокойствии и его ничего не тревожило. Майтри не нужна была никакая компания, помимо него. Оставаясь один, малыш всегда молчал, и г-н Сисак даже подозревал когда-то, что он – немой. Но всякий раз, когда малыш открывал рот, это вызывало у меня беспокойство. Когда старшие братья его задирали, он разражался ругательствами. Мне приходилось требовать, чтобы они от него отстали и не вынуждали его сквернословить. А вскоре сквернословие стало его способом оберегать свое личное пространство от посягательств. Сквернословие вошло у него в привычку – это его и испортило. Он не был особенно требовательным, но когда он чего-то сильно хотел, то начинал выкрикивать непристойности, чтобы это получить.

Г-на Сисака почти не беспокоило поведение его младшего сына. Он не только редко появлялся дома, но и не особенно вникал в то, как ведется домашнее хозяйство. Такое было впечатление, что вместе с интересом к семье он также потерял клыки и когти. Это позволило Майтри превратить мелкую проблему со сквернословием в личностную проблему: его испортила склонность подавлять ярость. Я заметила, как со временем эти черты в нем усилились. Он частенько вступал в споры с братьями и отцом, но со мной у него никогда не возникало проблем.

Однажды Майтри обругал отца. В тот день г-н Сисак тоже был не в лучшем настроении, он повысил голос и выбранил сына. Но Майтри и ухом не повел и ответил еще более грубо. У г-на Сисака лопнуло терпение, и он сильно ударил Майтри по губам. Мальчик упал на пол. У меня слезы потекли по щекам, когда я увидела своего сына на полу, отчаянно желая подбежать к нему на помощь, но в то же время понимая, что он заслужил такого наказания.

Но вместо того, чтобы пресечь агрессивное поведение Майтри, наказание г-на Сисака лишь пробудило в нем куда большую агрессию. А позже, когда отец наказывал его, вместо того, чтобы подчиниться или смолчать, как его старшие братья, Майтри сжимал кулаки и бил себя по бокам. Г-н Сисак стоял, ошеломленный и беспомощный, глядя, как его сын наказывает сам себя, а потом звал меня и просил увести его прочь. Я говорила сыну, чтобы он не причинял себе боль таким образом, потому что мне тоже было больно. Но Майтри продолжал дубасить себя и плакал, плакал. Смотреть на это было просто невыносимо.

Когда я начала исследовать глубины своего сердца, то обнаружила, что мстительный шторм, бушующий в Майтри, не был лишь результатом влияния его отца. Его эмоциональная ярость – жажда мести, которая преобразилась в своего рода воздаяние, в наказание, – досталась ему от меня. Погребенное в моей душе на целых десять лет, это семя проросло в потаенных глубинах моего инфицированного сердца и дало свои плоды в Майтри. Он вырос из самого глубокого, самом темного уголка меня. Некие черты, что некогда были спрятаны, скрыты, проявились прямо у меня на глазах.

О, моя месть!

Майтри было суждено бросить вызов г-ну Сисаку. В этом отношении у него не было ровным счетом ничего общего с г-ном Сисаком. Он родился без желания высмеивать, уничижать или диктовать свою волю. Наоборот, он все это терпеть не мог. Он всегда давал понять, что предпочитает быть в одиночестве, что ему комфортно оставаться наедине с самим собой. Если же кто-то нарушал его личные границы, он наносил ответный удар. О, Майтри.