повторилось и в следующий раз, и потом. И повторялось, повторялось, повторялось даже когда идеальный во всех отношениях де Бурдон неизбежно превратился в заурядного любовника и начал обретать недостатки.

Да, он был и глуповат, и слишком фамильярен, и даже один раз посмел в присутствии фрейлин обратиться по имени к своей королеве. Изабо устроила ему тогда отменную выволочку, с большим удовлетворением наблюдая, как затряслись губы шевалье, как испуганно он попятился и побледнел. Для первого раза это было даже трогательно. Настоящий Луи – герцог Орлеанский – такой, каким он стал в последние годы, в ответ наорал бы сам и заставил бы бледнеть её… Впрочем, о покойных плохо не стоит. Тем более, что дело было, в сущности, не в нем, а в беспечном юном возрасте, с ним связанном. Ради мгновений этой вечной молодости, ради иллюзии её бессмертия и готова была Изабо закрыть глаза на глуповатость и фамильярность шевалье. В конце концов, место своё он помнил и охотно возвращался в придворное стойло, когда королева того хотела.

– Ах, Луи, Луи, – прошептала она, крепче прижимая к груди голову любовника, – теперь ты будешь со мной вечно…

Полчаса спустя, крайне довольный своими успехами де Бурдон вышел из спальни её величества, снял с плеча длинный золотистый волос и, не поворачивая головы, бросил дежурившей у дверей фрейлине:

– Королева желает умыться. Распорядитесь, чтобы ей принесли всё необходимое. И побыстрее! Она сегодня поедет в Лувр.

Молоденькая фрейлина подскочила и почтительно поклонилась, не смея поднять глаза на шевалье. Но как только он вышел из покоев и шаги его затихли, из-за портьеры, прикрывающей дверь в комнаты прислуги, появилась мадам де Монфор.

– Что вы делаете? – строго спросила она. – Почему вы кланяетесь этому шевалье как принцу или герцогу? Не забывайтесь, милочка, он всего лишь посыльный его величества!

Пухлые щеки недавно поступившей на службу фрейлины покрылись густым румянцем. Склонившись еще ниже, она почти прошептала:

– Простите, мадам, больше этого не повторится.

– Надеюсь.

Мадам де Монфор три раза стукнула в дверь, из которой вышла и, спустя мгновение, оттуда появилась служанка с кувшином и тазом для умывания.

– Ступайте, скажите, чтобы приготовили платье королевы и головной убор, – велела мадам де Монфор фрейлине. – Здесь я обо всем позабочусь сама.

Отослав служанку и дождавшись, когда в комнате никого не останется, она достала шкатулку с мазями и притираниями, которыми Изабо пользовалась по утрам, проверила, все ли на месте и, задумавшись на миг, чему-то удовлетворенно улыбнулась.

Шевалье сказал, что королева собралась в Лувр?! Отлично! Получается, что в Венсенн она все-таки поедет, а это значит… О!!! Это значит, что скоро мадам де Монфор сможет оставить опостылевшую службу при её величестве и убраться подальше от этого гнилого двора!

Последний год дался старшей фрейлине особенно тяжело. Бесконечные похороны и прочие напасти угнетали её чрезмерно. Но более всего угнетало то, с каким пренебрежением относилась ко всему королева. Даже смерти собственных сыновей она восприняла всего лишь с сожалением. Да и то, не о них…

«Что поделать, – пожимала плечами Изабо, – с тех пор, как герцог Бургундский всех нас тут бросил, и Жан, и Луи совсем растерялись и стали ни на что не годны. А ведь я так на них надеялась… Но теперь, когда стало ясно, что править им все равно бы не пришлось, незачем и жить».

Мадам де Монфор пыталась возражать, говорила, что в королевских сыновьях была последняя надежда Франции, и счастье, что в живых остался хотя бы Шарль! Что нужно его особенно беречь, потому что амбиции английского короля, реализовавшись, отнимут корону не только у принца, но и у самой королевы. На это Изабо лишь вскидывала брови.

– Лично мне Монмут обещал достойную жизнь, – говорила она. – А дурачка Шарля после смерти его полоумного отца он обещал оставить своим наместником во Франции. Чем плохо? На большее ЭТОТ мой сын все равно не тянет. А по мне – уж лучше иметь правителем Монмута, чем выскочку д'Арманьяка, который всю власть готов прибрать к рукам, дай ему только волю! Кстати, надо послать его в Анжу – пускай, наконец, привезет Шарля. Герцог умер, а герцогиня – раз уж так привязана к моему никчемному сыну – пускай едет вместе с ним. Мы её тут развлечем…

Несчастная мадам де Монфор не знала, что ей делать. После смерти мужа мадам Иоланда на её письма не отвечала, а идти за советом к коннетаблю, не навлекая на себя подозрений, старшая фрейлина королевы никак не могла. Поэтому продолжала исправно нести тяжкий крест своей службы, играя роль крайне преданной наперсницы, с которой можно говорить откровенно и обо всем.

И вдруг – нежданная радость! Гонец из Анжера с двумя письмами! Одно, официальное – для королевы, а другое, переданное тайком – для мадам де Монфор.

Прочитав свое письмо, Изабо сначала не поверила собственным глазам. А потом побагровела так, что сидевшая рядом поэтесса Кристина Пизанская, с которой они только что мило ворковали, обсуждая «Книгу о граде женщин», вскочила, закричав: «Скорее, зовите лекаря! С её величеством удар!».

Удар действительно был, да еще какой! Мадам Иоланда больше не утруждала себя подбором слов. Её письмо было написано четким, размеренным почерком, на бумаге обычной, до обидного дешевой, и по слогу ничем не напоминало письма прежние – затейливые, словно узоры. «Женщине, которая живет с любовником, ребенок абсолютно не нужен. Не для того я его кормила и воспитывала, чтобы он помер под вашей опекой, как его братья, или вы сделали из него англичанина, как вы сами, или довели бы до сумасшествия, как его отца. Он останется у меня, и вы – если сможете – попробуйте его отобрать!».

Для Изабо, как для любого человека, не брезгующего ни подлостью, ни ложью, подобные прямые выражения показались вопиющим бесстыдством! Раскричавшись, словно площадная торговка, она призывала на голову герцогини все проклятья, какие только смогла вспомнить! Требовала карету, чтобы немедленно ехать к королю жаловаться и просить всего, чего только можно: наказания, изгнания, отлучения! Посылала немедленно к коннетаблю, чтобы за Шарлем отправили в Анжу армию. Но успокоилась быстро, хотя и зло, как только мадам де Монфор шепнула ей на ухо, что любые меры против герцогини Анжуйской потребуют предварительного следствия, а тогда придется обнародовать письмо. А королеве это было совсем не нужно.

Сама же старшая фрейлина вести получила более чем благоприятные.

Во-первых, мадам Иоланда снова прислала ей подробные указания – что и для чего нужно делать. А во-вторых, она