кажется, еще и большевики. Вот как с большевиками я и хочу поговорить с вами. Вам известно, что город терроризован отрядом некоего Пантюхова. Кто он такой, я не знаю. Что представляет собою отряд, — неизвестно. Зачем он прибыл в наш город, — также покрыто мраком. Но мы на каждом шагу видим пьяный произвол и насилия, мы видим в городе не советскую власть, а право бандита. Несмотря на то, что отряд носит название красногвардейского отряда, он своими действиями приносит нам еще больший вред, чем генеральские банды.

— Какие могут быть агитации, — вышел железнодорожник Попов. — обезоружить их, и все тут.

Красногвардейцы зашумели:

— Ясно!

— Одевайсь, товарищи!

— Понятно все!

Зорин наклонил голову:

— Тогда одевайтесь, товарищи!

В отряде Пантюхова около пятисот человек. В нашем отряде — шестьдесят. Но раз идти — так идти. Какие могут быть разговоры?

Мы выходим во двор с винтовками в руках, и тут нас ожидает приятная картина.

В желтом полусвете автомобильных глаз мы замечаем вооруженных рабочих.

Нас встречают подначиваньем:

— Клопы не тревожили?

— Чего во сне видели?

Мы ругаемся и начинаем так зевать, будто три ночи не спали. Потом растворяемся в черной толпе. Завертывая из протянутых кисетов цигарки, мы равнодушно говорим:

— В час управимся с ними?

— Да, надо быть, больше не проканителимся.

— Спать чертовски хочется!

— Выспишься! Ночь велика!

* * *

Мы идем по темным, глухим улицам. Тьма — хоть глаза выколи. В стороне вокзала небо оранжевое. На окраинах глухо, лают собаки. По всему городу, точно горох, катается стрельба.

— Вот бы поймать такую сволочь, — говорит недовольный голос, — и чего адиеты патроны зря тратят?

— Выловить бы этих субчиков!

На площади перед церковью останавливаемся. Акулов кричит в темноте:

— Красногвардейцы, ко мне!

Мы проталкиваемся вперед. Акулов светит электрическим фонариком.

— Сюда, товарищи! Стой!.. Все здесь?

— Все!

— Зарядите винтовки четырьмя патронами! Курки спустить!

Мы заряжаем винтовки, задрав штыки высоко вверх. Акулов говорит:

— Мы заходим во двор семинарии. С главного хода войдет отряд левых эсеров. Отряд рабочих останется на площади. Будет задерживать убегающих. Идти без шума, не галдеть, винтовки прижимай к себе… За мной!

По два в рад мы бесшумно переходим площадь, перелезаем через забор и попадаем в темный сад. В глубине сада под желтым колоколом света мы видим у поленницы часового. Подняв воротник, он стоит к нам спиной. Акулов дергает за рукав кочегара Маслова и моего отца.

— Остальным стоять! — шипит Акулов, затем, подталкивая отца и Маслова, исчезает в тени.

Проходит несколько томительных минут. Наконец мы видим, как перед часовым внезапно вырастают три темных фигуры. Мы слышим глухой удар. Часовой оседает мешком. Нам машут руками. Мы бежим к выходу.

— Возьмите его! — показывает маузером Акулов на часового.

Мы кидаемся к часовому. Перминов берет его под мышки и ставит на ноги. Часовой — молодой парень — мотает головой. Лицо у него в крови. Волосы свисают на глаза.

— Эй, «Всех скорбящих», — командует Перминов, — постереги его здесь!

— За мной! — шопотом говорит Акулов.

Мы входим в полуосвещенный подъезд и по лестнице поднимаемся вверх. Акулов останавливает нас знаком. Отогнув рукав, он смотрит на ручные часы.

— Три минуты ждать!

Мы подтягиваемся.

— Т-ш-ш!

Затаив дыханье, мы стоим на лестнице. Свет, льющийся через стеклянные двери, освещает наши настороженные лица. До нашего слуха доносится храп и сонное бормотанье.

— Спят!

— Т-ш-ш.

Акулов смотрит на часы, затем поднимает маузер вверх.

— Ногами не топать!

На носках мы поднимаемся к дверям. Акулов открывает дверь. Нагретый казарменный воздух свирепо лезет в ноздри.

Мы попадаем в полутемный коридор.

Дневальный спит, сидя на табуретке. Акулов хватает нас за рукава. Глазами показывает на дневального. Я и Волков подбегаем к дневальному и выдергиваем у него из рук бомбу.

— Не балуй! — мычит дневальный.

Волков тычет ему бомбу в зубы:

— Замри!

Дневальный глядит на нас красными похмельными глазами. Но, очевидно, ничего не понимает.

— Не дыши!

Волков остается у дневального, я бегу к Акулову.

— Осмотри классы по коридору, да смотри, без шума. Я бегу по коридору, заглядывая через стеклянные двери в пустые классы. В конце коридора останавливаюсь. Сдернув фуражку с головы, размахиваю по сторонам. Возвращаюсь обратно. Красногвардейцы стоят толпой около больших и темных стеклянных дверей, откуда все еще доносится храп. Акулов опять смотрит на часы и сквозь зубы ругается.

— Сволота! Так и знал, что подведут.

Он подзывает меня и говорит:

— Смотайся на площадь быстренько. Скажи рабочим: подвели нас эсеры. Не явились. Пускай человек двадцать оставят, остальных — сюда. Винтовки не бери. Отдай кому-нибудь.

* * *

Я спускаюсь по лестнице. Внизу сидит «Всех скорбящих», уперев штык в спину часового.

— Взяли? — тихо спрашивает монах.

— Взяли!

— А ты куда?

— Приду сейчас! Сиди!

* * *

Возвращаюсь обратно с отрядом рабочих. Монах сидит в той же позе.

— Готов, что ли?

— Т-ш-ш-ш!

Акулов встречает меня руганью:

— За смертью тебя посылать.

И шипит через мою голову:

— Как открою дверь — идите без шума вдоль левой стены. Не зацепите за винтовки. Свет зажгу — берите на изготовку.

Предосторожности оказались излишними. Перепившийся отряд спал, что называется, без задних ног. Никто не слышал, как мы вошли, как выстроились в большом актовом зале вдоль стен, и даже когда вверху вспыхнула огнями большая люстра, никто не пошевелился.

В причудливых позах спали вповалку отрядники. Весь пол был густо покрыт телами. Тяжелый винный перегар смешался с крепким духом пота и прелых портянок.

— Вставай! — гаркнул Акулов.

Несколько человек вскочили, как встрепанные.

— Браа-атва! — завизжал черный взлохмаченный парень и закрутился волчком.

Мы вскинули винтовки, щелкнули затворами.

— Сиде-еть! На ноги не подниматься!

Матюгаясь и в Бога и в святых, отрядники приподнимали головы, недоумевающе рассматривая нас красными от сна глазами.

— Смирно-о!

Размахивая маузером, Акулов вскочил на подоконник.

— Отряд арестован! — крикнул Акулов. — Семинария окружена войсками. Будете бузить — перестреляем. Кто командир?

С пола, около Акулова, поднялся детина с рябым лицом, с похмельными злыми глазами.

— По какому праву арестованы?

— По разному… Весь тут отряд?

— Ну, весь! А ты скажи, какое право у тебя? У нас самим Лениным мандаты подписаны.

— Это мы сейчас узнаем, кто подписал!

— Смотри, не много ли берешь на себя.

— Молчи, гад! — закричал Акулов. Лицо его покраснело, скулы зашевелились, по щекам засновали желваки.

— Тебе, выходит, плевать на Ленина? — угрюмо спросил детина.

Акулов спрыгнул с подоконника и рукояткой маузера ударил командира отряда по лицу.

— Гад! За Ленина прячешься?

Размахнувшись, он ударил детину в лоб.

— Убью, сволота!

Грозно сверкнув белками, он сделал шаг назад.

— Показывай мандат!

Детина