2 июля французы высадились на берег рядом с Александрией и мгновенно захватили город. Разгромив мамелюков 21 июля в знаменитой битве у Пирамид, они вступили в Каир. Однако не прошло и двух недель, как Англия нанесла ответный удар: командовавший английской эскадрой адмирал Горацио Нельсон не сумел перехватить Бонапарта по пути в Египет, однако полностью уничтожил французский флот 1–2 августа у его берегов в битве при Абукире. Уцелело лишь два судна; армия оказалась отрезана от метрополии, получение подкреплений из Франции стало невозможным.

Подчинив большую часть Египта, Бонапарт в конце декабря узнал, что Османская империя планирует против французов комбинированное наступление, предусматривавшее вторжение в Египет по суше со стороны Сирии и одновременно высадку десанта на побережье. Французский главнокомандующий принял решение лично вести свои войска в Сирию, разгромить турецкие части на ее территории и вернуться в Египет до того времени, как погода начнет благоприятствовать высадке десанта.

20 февраля французские войска захватили форт Эль-Ариш на сирийско-египетской границе, три дня спустя пала Газа, 7 марта – Яффа. Однако взять Акру французам так и не удалось, и 21 мая, понеся значительные потери, они двинулись в обратный путь. И хотя 25 июля Бонапарт смог разгромить под Абукиром и сбросить в море высаженный турками десант, перспектива плачевного исхода экспедиции была для него очевидна.

Французская армия испытывала большие проблемы с финансированием и снабжением. Заставить население Египта видеть в европейцах освободителей оказалось невозможно. Слова о том, что войска Бонапарта лишили власти папу римского и мальтийских рыцарей, не убеждали мусульман в симпатиях французов к исламу, а лишь заставляли видеть в них безбожников, тем более что вопреки всем приказам начальства солдаты Республики не проявляли уважения к местным обычаям. Жестокое обращение французов с египтянами, широкое использование ими террора, грабительские контрибуции, осквернение мусульманских святынь – все это побуждало население к вооруженному сопротивлению оккупантам. Однако восстание жителей Каира в октябре 1798 года было жестоко подавлено французской армией.

1797 год, на который роялисты возлагали столько надежд, оказался для них крайне неудачным. Переворот 18 фрюктидора похоронил перспективы реставрации монархии парламентским путем. Отныне стало ясно, что они могут полагаться только на силу. К тому же Людовику XVIII становилось все сложнее руководить контрреволюционным движением, поскольку он все больше удалялся от границ Франции. По требованию французского правительства герцог Брауншвейгский вынужден был отказать ему в гостеприимстве, а Кампоформийский договор не позволил найти приют в пределах монархии Габсбургов. После долгих переговоров единственным местом, где короля оказались готовы принять, стала Митава в Курляндии, на территории Российской империи. 13 марта 1798 года он добрался до Митавы в надежде, что ему будет разрешено хотя бы посетить Санкт-Петербург и провести переговоры с царем, однако в этой просьбе Павел I ему отказал.

Митава (ныне Елгава) была присоединена к Российской империи лишь за три года до того, после третьего раздела Польши. Украшение города – выделенный королю красивый и просторный дворец герцогов Курляндских – был заложен еще при Бироне и построен по проекту знаменитого Бартоломео Растрелли. Особой честью, оказанной королю, стало данное ему разрешение взять на службу сотню солдат и офицеров королевской гвардии; нашлось также место и для свиты. Наконец Людовик XVIII мог почувствовать себя в безопасности и реализовать свой давний проект свадьбы Марии-Терезы, дочери Людовика XVI, и герцога Ангулемского, которая и состоялась 10 июня следующего года.

Расположение Павла I позволило королю решить и еще одну проблему. После мира между Францией и Австрией оставалась неясной судьба корпуса принца Конде. Некоторое время жалование ему выплачивали англичане, но единственное, что они могли предложить, – это охрана колоний, от чего Конде с негодованием отказался. Павел I принял корпус на русскую службу, однако французы не были ему благодарны. Пребывание в России стало для многих безрадостным, а переселение туда, пришедшееся на зимнее время, – непомерно тяжелым. Офицеры выражали недовольство условиями жизни, перлюстрацией своих писем на родину и тяготами русской службы. Да и дальнейшая история корпуса оказалась печальной: использовав его в боях с французами во второй половине 1799 года, Павел I передал армию Конде на содержание Англии, а вскоре после Люневильского мира между Австрией и Францией в июне 1801 года она была распущена.

В новых условиях роялистам опять пришлось менять тактику. После закона 12 плювиоза VI года стало понятно, что надеяться на грядущие выборы отныне бессмысленно, и Людовик XVIII стал размышлять над тем, как взорвать режим изнутри. Уже в феврале 1798 года он получил информацию о том, что Баррас и Бонапарт готовят государственный переворот. Все подталкивало короля к тому, чтобы вновь заняться поисками нового Монка.

Самой подходящей кандидатурой ему казался генерал Луи-Александр Бертье. Профессиональный военный, участник Войны за независимость США, он в годы Революции дослужился до бригадного генерала. Поскольку Бертье был начальником штаба Итальянской армии и даже командовал ею на рубеже 1797–1798 годов, на него пал отсвет славы Бонапарта. К тому же его мать, Мари-Франсуаза, много лет назад занимала должность камеристки графа Прованского, а сам Бертье в первые годы Революции был искренним роялистом. К нему был направлен специальный посланник короля, однако он так и не успел вступить в контакт с генералом до отбытия того в Египет.

В феврале 1798 года английскую резидентуру в Швейцарии возглавил молодой родственник государственного секретаря по иностранным делам лорда Гренвиля Джеймс Тэлбот. Он решил пойти другим путем и организовать физическое устранение членов Директории, за которым должны были последовать восстания в департаментах. Были найдены и финансы, и заговорщики, готовые взяться за реализацию этого плана, однако Тэлбот не получил одобрения Гренвиля. Министр с отвращением заявил, что подобный заговор «абсолютно несовместим с Честью и гуманизмом, которые ‹…› ныне характерны для цивилизованной Нации и необходимы для соблюдения Законов и правил цивилизованной войны».

К 1798 году можно было сказать, что исполнилась давняя мечта французов: Франция наконец достигла своих «естественных границ». На юге она простиралась до Пиренеев и Средиземного моря, на западе ее ограничивал океан, на севере после присоединения Бельгии она доходила до Северного моря, на западе – до Рейна и Альп. Эта огромная территория была поделена на 103 департамента – на двадцать больше, чем в 1789 году.