Софья знала, что проклятый манипулятор читает её мимику и интонации, всё её раненое существо, как внятный печатный текст, и постаралась совладать с чувством.

– Кто-то там нашлёт на тебя мою любовь! Прекрасно! – сердито проговорила она. – А я? А обо мне кто-нибудь хоть раз подумал? Или опять всё в одни ворота?

Вчера сгорел приют и Ася узнала «правду о Лёшке». Вчера же к вечеру обнаружился страшный плод его деяний – погибшая собака. Худая Мышина мордочка, хилые лапы и редкая шерсть, сгорбленный излом позвоночника – знакомое, жалкое и теперь уже мёртвое существо нашлось под обгорелыми досками зимника.

Это было накануне, а утром, как раз ко времени, когда Ася, забрав у Болека Марфушу и доставив в приют, вернулась домой, подготовиться к занятию с воскресной группой, Лёшка пришёл мириться. Боясь опять нарваться на отповедь свояченицы, он открыл дверь своим ключом. Снял куртку, постоял, ожидая – не выйдет ли кто? Тяжко вздохнул и, подхватив под мышку припасённый подарок, направился в комнату.

Когда Лёшка вошёл, Ася сидела за своим маленьким столиком в спальне и простым карандашом рисовала качели. Как и в приюте, они были устроены между двумя деревьями, только крепились невозможно высоко, у самых макушек. Рисунок запечатлел высшую точку разгона – миг, когда «пассажирка», девочка лет семи, сорвавшись с доски и раскинув крыльями руки, взлетала над кронами леса. Вопрос о её приземлении оставался открытым.

– О! Рисуешь? – заробев на пороге комнаты, проговорил Лёшка. – А я нам с тобой подарок принёс! – И вынул из пакета полуметровую раму.

Это была одна из тех картинок, что развесил в подъезде их предприимчивый сосед. Тоскуя о несбывшихся планах, Лёшка выбрал море – васильково-синие волны с отрадным мазком белил по линии горизонта – парус!

– Ну, ты, конечно, лучше рисуешь! – на всякий случай прибавил он. – Но нельзя ведь только своё вешать! А хочешь, на дачу вашу отвезём, родителям подарим?

Ася коснулась взглядом фигуры мужа и продолжила штриховать.

– Ну ты чего? Совсем, что ли, обиделась? – Лёшка бросил картину на кровать и сел перед женой на корточки. – Обиделась, что я ночевать не пришёл? Ну а я-то ведь тоже обиделся! А вчера меня Сонька вообще огрела! Что, типа, я чего-то там у вас поджёг. Я не знал прямо, куда бежать. Побежал к Сане, а у него Маруся болеет. Он сказал, чтобы я не слушал глупостей. Чушь всё это, ничего я не поджигал! Ты брату хоть своему веришь? Мелкий Трифонов у вас просто рехнулся со своими хвостатыми. Ну! Ася! – И он просительно потянул Асю за локоть.

Ася обернулась с влюблённым и грустным, тихим лицом. Лёшка подумал было, что примирение удалось, как вдруг заметил тонкие проводки: под Асиными пушистыми волосами были наушники. Она «смотрела» на музыку.

Тогда, проявив изрядное терпение и жажду мира, Лёшка встал, вынул из ушей жены «затычки» и произнёс свою речь ещё раз. Он сказал, что у них будут дети – как минимум двое, будет своя квартира и работа хорошая. Вот он закончит институт, и всё у них со временем будет, что она только ни пожелает. Хоть Париж! И бросаться этим всем из-за временных недоразумений не просто глупо, а непозволительно. Он, Лёшка, этого не допустит.

Ася смотрела на него глухо – «через стекло». Если бы Лёшка был чутким, он понял бы, что Асино существо отторгает предложенную им жизнь, рвётся из неё прочь, как из выношенной скорлупы, чтобы родиться в ином мире. Но для него выражение Асиного лица означало только, что он опять ляпнул не то, не с тем самоцветом посулил колечко.

Он вышел из комнаты растерянный и красный, рыская взглядом – в какую стену долбануть кулаком. Наткнулся на дверь в гостиную и, нажав ручку, заглянул. Серафима возилась с цветной бумагой и клеем на застеленном газетой журнальном столике.

– Живодёр ты! – крикнула она слышанное накануне слово.

Лёшка ошеломлённо посмотрел на Асину племянницу и впервые за всё время осознал: случившееся – это не «бред» и не «недоразумение», а чьё-то осознанное, со смаком задуманное и осуществлённое зло.

Когда Лёшка ушёл, Ася ещё раз поглядела на свой рисунок и в минуту закончила сюжет. Девочка, взлетев с качелей, распахнутыми руками обняла верхушки деревьев, а далеко внизу, у подножия великих сосен, рассыпался мизерный город с небоскрёбами-спичками, задымлённый облаком пыли.

Пока Ася собиралась в студию, за окнами пошёл сильный майский дождь. Замоскворечье поднахмурилось, затушевало золотые маковки и с головы до пят пропиталось духом грибного леса. Конечно, свежему воздуху способствовало и воскресенье без машин. Ася вышла на Пятницкую и направилась к студии.

Она понимала, что немного, а может быть, уже и порядочно «сошла с ума». Догадывалась об этом потому, что ни дождь, ни особенный запах городской весны в первый раз в жизни не тронули её сердце. Она шла, принюхиваясь к затаившемуся злу, распознавая его в чертах прохожих. Встречные девчонки и дамочки, серьёзные господа и расхлябанные парни, все казались Асе потенциальными врагами приюта, теми, кто изъявит «молчаливое согласие». Единственным, кто приглянулся ей, был бомжеватого вида старик с зажатым в кулаке мятым пакетом. Да и то лишь потому, что обездоленностью своей напоминал собак.

Ася – милая девушка в коротком пальто, с шарфиком цвета мимозы – была в том опасном состоянии духа, когда до тюрьмы и сумы один шаг. Чувствуя, что прямая дорога к студии не предоставит ей повод для схватки с врагами, Ася в неосознанном поиске боя решила сделать крюк. Дождливым переулком она направилась туда, где недавно снесли деревянный дом, и, проходя мимо огороженной забором стройки, нашла то, что искало сердце.

Из-за дырявого щитового ограждения до её слуха долетел зов о помощи – он был высказан по-собачьи, но Ася прекрасно поняла смысл. Через несколько метров, за углом переулка, она увидела рыжую, с клочковатой шерстью собаку, бросавшуюся под ноги прохожим. Сделав короткий прыжок, она отскакивала к забору и призывно скулила. Пережидала в надежде, встряхивала головой и снова кидалась к людям. «Господи, бешеная!» – воскликнула пожилая женщина и, заслонив собою внука, бочком перешла на другую сторону мокрого переулка. Внук энергично замахал на собаку лопаткой. Мужчина предпенсионного возраста, шедший следом за бабушкой с внуком, остановился и, подняв обломок кирпича, сделал предупредительный выстрел. Собака отскочила и на некоторое время прекратила попытки установить контакт с человеческим племенем. Этого, с кирпичом, Ася догнала и сильно толкнула в спину. Просто и нагло толкнула. Он изумлённо обернулся.

– Она ведь на помощь зовёт человека! Неужели такой тупой? – сказала Ася ему в лицо, развернулась и, подойдя к рыжей собаке, проговорила с лаской и тревогой: – Ну пойдём, рыженькая! Веди меня! Что там случилось?

Через минуту они вдвоём – рыженькая и Ася – уже приникли к отверстию в фундаменте. Тысячу раз случавшаяся история повторилась снова – внизу пищал щенок. А ещё через пять минут чернявый рабочий, найденный Асей, слазил в подвал через люк и принёс кутёнка. Сел на корточки и, улыбаясь с детским счастьем, опустил на землю возле матери. Ася хотела прощупать комочек на предмет повреждений, но собака схватила своего ребёнка за шкирку и, ринувшись прочь, исчезла в глубине стройки. Ася порылась в кошельке и протянула рабочему денежку, но тот рассмеялся, мотнул головой – обойдусь.