Давид Уркварт, Гарнэ и Джонс

Одновременно с работой в «Нью-йоркской трибуне», и в том же духе, как там, Маркс писал также в урквартовских и чартистских изданиях.

Давид Уркварт был английский дипломат; большая заслуга его заключалась в точном знакомстве и неустанной борьбе с русскими планами мирового господства; но заслуга эта умалялась его фанатической ненавистью к русским и столь же фанатической любовью к туркам. Маркса часто называли последователем Уркварта, но это совершенно несправедливо. Скорее следует сказать, что он, как и Энгельс, гораздо более критиковал нелепые крайности Уркварта, чем ценил его истинные заслуги. При первом же упоминании о нем в своих письмах Энгельс пишет в марте 1853 г.: «У меня теперь в гостях Уркварт. Он доказывает, что Пальмерстон состоит на жалованье у России. Дело объясняется очень просто: Уркварт — шотландский кельт с саксонско-шотландским образованием; по своим склонностям — он романтик, по образованию — сторонник свободы торговли. Он поехал как грекофил в Грецию, три года сражался с турками, потом отправился в Турцию и стал увлекаться теми же турками. Он восторгается Исламом и говорит: „Не будь я кальвинистом, я мог бы быть только магометанином“». В общем, Энгельс находил книгу Уркварта весьма забавной.

Точкой соприкосновения между Марксом и Урквартом была борьба против Пальмерстона. Одна статья Маркса против Пальмерстона, напечатанная в «Нью-йоркской трибуне» и перепечатанная в одной глазговской газете, привлекла внимание Уркварта, и в феврале 1854 г. он виделся с Марксом, причем приветствовал его комплиментом, что статьи его таковы, будто они написаны турком. Маркс ответил ему на это, что он — «революционист», что очень разочаровало Уркварта: одной из его фантазий было, что европейские революционеры служат сознательными или бессознательными орудиями царизма, который пользуется ими, чтобы создавать затруднения европейским правительствам. «Он — форменный маниак», — писал Маркс после этой беседы Энгельсу, прибавляя, что, как он и заявил Уркварту, он ни в чем не согласен с ним, кроме взгляда на Пальмерстона. Но к этому взгляду он пришел, по его словам, не под влиянием Уркварта.

Эти конфиденциальные суждения не следует, однако, понимать дословно. Публично Маркс, при всех своих критических оговорках, неоднократно заявлял о заслугах Уркварта и не скрывал также, что Уркварт если и не убедил его, то, во всяком случае, укрепил в нем его взгляды. Маркс давал, не видя в этом ничего предосудительного, статьи в газеты Уркварта, в лондонскую «Фри пресс», и разрешил также распространять в виде брошюр несколько своих статей из «Нью-йоркской трибуны». Эти брошюры о Пальмерстоне выходили в изданиях от 15 до 30 000 экземпляров и производили большое впечатление. Но в остальном у Маркса было столь же мало общего с шотландцем Урквартом, как и с янки Дана.

Прочные отношения между Марксом и Урквартом были немыслимы уже потому, что Маркс стоял за чартизм, а Уркварт ненавидел чартизм вдвойне — и как сторонник свободы торговли, и как ненавистник России; в каждом революционном движении ему мерещился звон рубля. Чартизм не смог более оправиться от тяжкого поражения, постигшего его 10 апреля 1848 г.; но пока обломки его пытались возродиться, Маркс и Энгельс мужественно и преданно поддерживали последних чартистов. Они безвозмездно сотрудничали в органах, издававшихся в пятидесятых годах Джорджем Юлианом Гарнэ и Эрнстом Джонсом. Гарнэ издавал быстро следовавшие один за другим «Красного республиканца», «Друга народа» и «Демократическое обозрение», а Джонс — «Заметки для народа» и «Народную газету», которая существовала дольше других изданий — до 1858 г.

Гарнэ и Джонс принадлежали к революционной фракции чартистов и были из всех чартистов наиболее свободны от узости, свойственной островитянам; в международном сообществе «Фратернэль демократе» они считались главарями. Гарнэ был сын матроса и вырос в пролетарских условиях. Он самоучкой воспитал себя на французской революционной литературе, причем идеалом его был Марат. Он был на год старше Маркса, и в то время, когда Маркс издавал «Рейнскую газету», он уже состоял в редакции «Северной звезды», главного органа чартистов. Там к нему явился в 1843 г. Энгельс, «стройный молодой человек, с виду почти мальчик, уже тогда говоривший поразительно хорошо по-английски». В 1847 г. Гарнэ познакомился и с Марксом и сделался его восторженным сторонником.

Гарнэ напечатал в своем «Красном республиканце» перевод Коммунистического манифеста, сделав к нему примечание, в котором говорил, что это самый революционный документ, когда-либо дарованный миру, а в «Демократическом обозрении» он поместил перевод статей «Новой рейнской газеты» о Французской революции, считая их «истинной критикой» французских событий. Во время эмигрантской борьбы он вернулся к своей старой любви и вступил в ожесточенную распрю и с Джонсом, так же как с Марксом и Энгельсом. Вскоре после того Гарнэ переселился на остров Джерси, а затем в Соединенные Штаты, где Маркс посетил его еще в 1883 г. Вслед за тем Гарнэ вернулся в Англию и умер там в преклонном возрасте, оставшись последним свидетелем великой эпохи.

Эрнст Джонс происходил из старого нормандского рода, но родился и воспитывался в Германии. Отец его жил там в качестве адъютанта герцога Кумберлендского, позднейше гановерского короля Эрнста Августа. Этот ультрареакционный развратник, которому английская пресса приписывала все преступления, за исключением самоубийства, был крестным отцом маленького Эрнста; но ни это духовное родство, ни придворные связи семьи Джонса не отразились на нем самом. Он уже мальчиком обнаружил безудержную любовь к свободе и потом, в зрелые годы, устоял против всех попыток уловить его в золотые цепи. Джонсу было около двадцати лет, когда семья его вернулась в Англию, где он стал изучать юридические науки и был принят в адвокатуру. Но он пожертвовал всеми перспективами, которые открывались ему благодаря его блестящим способностям и аристократическим связям семьи, и посвятил себя всецело делу чартизма. Джонс служил ему с таким пылким рвением, что в 1848 г. был приговорен к двум годам тюремного заключения. В наказание за измену своему классу он был подвергнут в заключении общеуголовному режиму, но вышел из тюрьмы в 1850 г. совершенно неисправившимся. С тех пор, с лета 1850 г., Джонс был двадцать лет близок с Марксом и Энгельсом, занимая по возрасту середину между ними.

И эта дружба, правда, была не без размолвок — таких же, как с Фрейлигратом, с которым у Джонса была общность поэтического дарования, как и с Лассалем. О Лассале Маркс отзывался даже несравненно резче, но в том же духе, как о Джонсе, когда писал о последнем в 1855 г.: «При всей энергии, выдержке и преданности работе — эти качества за ним следует признать — Джонс все портит