своим базарным криком, тем, что он бестактно хватается за всякий предлог для агитации и так нетерпелив, что хочет перепрыгнуть через время». И позже тоже происходили иногда резкие стычки, когда чартистская пропаганда неудержимо шла на убыль и Джонс стал сближаться с буржуазным радикализмом.

Но по существу они оставались искренними и подлинными друзьями. В конце жизни Джонс был адвокатом в Манчестере и умер внезапно в 1869 г., еще в расцвете зрелых лет. Энгельс спешно сообщил об этом в Лондон в краткой записке: «Опять не стало одного из старых!» Маркс ответил на это: «У нас дома все, конечно, глубоко потрясены этой вестью. Он был одним из немногих старых друзей». Энгельс сообщил после того, что Джонса, при огромном стечении народа, похоронили на том же кладбище, где уже покоился один из их друзей, Вильгельм Вольф. «Джонса действительно очень жалко, — писал Энгельс. — Его буржуазные фразы были притворством, а среди политиков он единственный образованный англичанин, который стоял на нашей стороне».

Семья и друзья

Маркс держался в те годы вдали от всяких политических связей и почти от всякого общества. Он всецело ушел в работу и отвлекался от книг только для того, чтобы проводить время среди своей семьи, которая в январе 1855 г. увеличилась еще одной дочерью — Элеонорой.

Маркс, как и Энгельс, очень любил детей, и если он урывал час от своей неустанной работы, то лишь для того, чтобы поиграть со своими детьми. Они его обожали, хотя — или, быть может, именно потому, что он не проявлял по отношению к ним никакого родительского авторитета. Они обращались с ним как с товарищем и называли его «Мавром» за его черные волосы и смуглый цвет лица. Маркс часто говорил, что вообще «дети должны воспитывать родителей». Его дети прежде всего запретили ему работать по воскресеньям, считая, что по праздникам отец принадлежит только им одним; воскресные загородные прогулки, отдых в простых ресторанчиках, куда они заходили выпить имбирного пива и закусить хлебом с сыром, были скудными солнечными лучами, выглядывавшими из-за тяжелых туч, которые постоянно висели над домом Маркса.

Самыми любимыми были прогулки на Хэмпстед-Хиз — хэмпстедское поле, не застроенный в то время холм на севере Лондона, поросший деревьями и диким кустарником. Либкнехт очень привлекательно описал эти экскурсии. Теперь Хэмпстед-Хиз уже не то, чем был шестьдесят лет тому назад. Но из старого ресторана «Замок Джэка Стро», в котором Маркс часто сидел за столиком, все еще открывается прелестный вид на холмы и долины, особенно живописные, когда по воскресеньям там собирается веселая толпа. С юга виден гигантский город, громады домов, увенчанные куполом собора Святого Павла и башнями Вестминстера; в смутной дали обрисовываются холмы Сэррея, на севере густонаселенная, плодородная полоса, усеянная множеством деревень, а на западе — соседний хэйгетский холм, где Маркс покоится вечным сном.

Скромное семейное счастье Маркса вдруг омрачилось сразившим его громовым ударом: в страстную пятницу 1855 г. смерть отняла у него его единственного сына, девятилетнего Эдгара, или Муша, как его звали в семье. Мальчик обнаруживал уже большие способности и был общим любимцем. «Это горестная, ужасная потеря, и у меня нет слов выразить, как я скорблю душой», — писал Фрейлиграт на родину.

Страшное горе звучит в письмах Маркса о болезни и смерти сына. 30 марта он писал Энгельсу: «Жена моя уже неделю более больна, чем когда-либо, от душевного потрясения. У меня самого сердце обливается кровью и горит голова, хотя, конечно, я должен сохранять самообладание. Мальчик за всю болезнь не изменился характером; он такой же оригинальный, кроткий и вместе с тем самостоятельный, как и прежде». А 6 апреля он снова пишет: «Бедного Муша не стало. Он уснул (в буквальном смысле) у меня на руках сегодня между пятью и шестью. Никогда не забуду, как твоя дружба облегчила нам это тяжелое время. Мою печаль о мальчике ты, конечно, понимаешь». И затем в письме от 12 апреля он писал: «Дом наш, конечно, опустел и осиротел со смертью дорогого ребенка, который был оживляющим духом в семье. Нельзя описать, до чего нам всегда недостает нашего мальчика. Я пережил много неудач, но теперь только я знаю, что значит истинное горе… Среди всех страшных мук, которые я испытал за эти дни, меня всегда поддерживала мысль о тебе и твоей дружбе, и у меня остается надежда, что нам с тобой еще нужно свершить кое-что разумное на свете».

Прошло еще много времени, прежде чем рана стала заживать. В ответ на сочувственное письмо Лассаля Маркс писал 28 июля: «Бэкон говорит, что у действительно выдающихся людей столько точек соприкосновения с природой и миром, столько предметов интереса, что они легко переносят всякую потерю. Я не принадлежу к числу таких выдающихся людей. Смерть моего сына глубоко потрясла мне сердце и мозг, и свежесть утраты я чувствую и теперь, как в первый день. Моя бедная жена тоже совершенно убита». А Фрейлиграт писал Марксу 6 октября: «Мне бесконечно грустно, что ты не можешь забыть свою потерю. В этом тебе нельзя ничем помочь, ничего посоветовать. Я понимаю и уважаю твою скорбь — но постарайся преодолеть ее, а то она одолеет тебя. Этим успокоением ты не изменишь памяти твоего сына».

Смерть маленького Эдгара была верхом несчастий, связанных с постоянными болезнями в семье Маркса в те годы. Весной заболел и сам Маркс и с тех пор не переставал болеть всю жизнь. Особенно много страданий ему причиняла болезнь печени, которую он, по его словам, унаследовал от отца. Но ухудшение здоровья семьи вызвано было и тем, что они жили в плохой квартире и в нездоровой части города. Летом 1854 г. там свирепствовала холера, и это приписывали рытью водосточных каналов, которые проходили через места, где были похоронены умершие от чумы в 1865 г. Врач настаивал, чтобы семья покинула «заклятое место около сквера Сохо», воздухом которого Маркс дышал беспрерывно несколько лет. Новое печальное событие в семье дало возможность переселиться в другое место. Летом 1856 г. жена Маркса поехала с тремя дочерьми в Трир, чтобы свидеться еще раз со своей старой матерью. Она приехала как раз вовремя, чтобы закрыть матери после одиннадцати дней страданий усталые глаза.

Наследство, оставшееся от матери, было очень невелико, но все же на долю жены Маркса пришлось несколько сот талеров, и, кроме того, она еще получила маленькое наследство от шотландских родных. Это дало Марксам возможность переехать осенью 1856 г. в маленький домик неподалеку от их излюбленного Хэмпстед-Хиз (9,