Graftonterrace, Maitlandpark, Haverstockhill). Они платили за домик 36 фунтов стерлингов в год. «Это прямо княжеское жилище по сравнению с нашей прежней дырой, — писала жена Маркса одной своей приятельнице, — и хотя вся мебель и все устройство дома сверху до низу обошлось немногим более 40 фунтов (довольно много приобретено у старьевщиков — second hand rubbish), но все же вначале я себе казалась очень важной в нашей новой гостиной. Все белье и другие остатки прежнего величия вернулись из ломбарда, и я с большим удовольствием снова пересчитала камчатные салфетки старого шотландского происхождения. Вся эта пышность длилась, однако, недолго, и все опять штука за штукой перекочевало в pop-house (так дети называют таинственные магазины под тремя золотыми шарами[2], но мы очень насладились нашим буржуазным благополучием». Передышка, однако, была очень короткая.

Смерть собирала жатву и среди друзей Маркса. Даниельс умер осенью 1855 г., Веерт — в январе 1856 г. в Гаити, Конрад Шрамм — в начале 1858 г., на острове Джерси. Маркс и Энгельс энергично, но тщетно старались добиться, чтобы печать хоть кратко отметила их смерть, и часто жаловались, что старая гвардия тает, а никакого притока свежих сил нет. Вначале им нравилась их «общественная обособленность», и эти два одиноких человека участвовали в европейской политике с такой твердокаменной уверенностью в победе, точно являлись сами европейской державой. Но они были страстные политики и, конечно, страдали от того, что не имели за собой партии; их немногие сторонники, как однажды сказал и сам Маркс, не составляли еще партии. И среди этих сторонников не было никого, кто дорос до высоты их мыслей — кроме одного, по отношению к которому они никогда не могли преодолеть своего недоверия.

В Лондоне ежедневным гостем Маркса в то время, когда он жил на Дин-стрит, был Либкнехт. Он жил в мансарде и тяжко боролся с нуждой; в таком же положении были и старые товарищи Маркса по союзу коммунистов, Леснер и столяр Лохнер, Эккариус и «раскаявшийся грешник» Шапер. Другие рассеялись по разным городам: Дронке занимался торговыми делами в Ливерпуле и потом в Глазго, Имандт получил кафедру в Денди, Шили сделался адвокатом в Париже, где к тесному кругу преданных друзей принадлежал и Рейнгарт, секретарь Гейне в последние годы жизни поэта.

Но и самые преданные сторонники постепенно уходили от политической борьбы. Вильгельм Вольф, который сносно существовал в Манчестере, давая частные уроки, оставался таким же, каким был, «честнейшей, энергичной плебейской натурой», как про него писала однажды жена Маркса. Только с годами у него умножились капризы холостяка, и «главные битвы» происходили у него с его хозяйкой из-за чая, сахара и угольев. В духовном отношении он уже представлял мало интереса для старых друзей по изгнанию. И Фрейлиграт оставался по-прежнему надежным другом. Летом 1856 г. он получил лондонскую агентуру одного швейцарского банка и с этого времени тем шире пользовался открывшейся возможностью оказывать Марксу финансовую помощь: он выплачивал ему наличными со всей доступной быстротой гонорары «Нью-йоркской трибуны», которая вдобавок ко всему другому еще запаздывала с присылкой денег. Фрейлиграт оставался непоколебимым и в своих революционных убеждениях, но все более отдалялся от партийной борьбы. Он хотя и говорил с искренней убежденностью, что революционеру не подобает быть погребенным нигде, кроме как в изгнании, но все же был немецкий поэт, и ему тяжело было жить изгнанником. Он видел, как тосковала по родине его жена, ему грустно было зажигать на чужбине елку для своих детей, и в этих условиях у него все более иссякал источник поэтического вдохновения. Он сильно от этого страдал и поэтому воспрял душой, когда родина стала постепенно вновь вспоминать о своем знаменитом поэте.

Кроме этих отпавших был еще длинный ряд «заживо умерших». Маркс встретился в Лондоне с некоторыми товарищами своей философской молодости: с Эдуардом Мейеном, таким же язвительным, как прежде, с Фаухером, секретарем Кобдена, уверенным, что он «творит историю» своей причастностью к фритредерству, с Эдгаром Бауэром. Последний, напротив того, разыгрывал роль коммунистического агитатора, причем Маркс называл его всегда клоуном. Бруно Бауэр тоже приехал в Лондон повидаться с братом; он пробыл там довольно долго, и Маркс несколько раз встречался со своим другом молодости. Но Бруно Бауэр восторгался первобытной мощью России, а в пролетариате видел только «чернь»: чтобы управлять ею, говорил он, нужна сила и хитрость, а в крайнем случае рабочих можно всегда удовлетворить прибавкой в несколько грошей. При таких его взглядах не могло быть, конечно, и речи о каком-либо взаимном понимании между ним и Марксом. Маркс нашел его заметно постаревшим — он полысел и усвоил себе манеры педантичного профессора, — но все же в точности писал Энгельсу о своих беседах с «занятным стариком».

«Заживо умерших» было много и среди единомышленников более близкого прошлого Маркса, и число их возрастало с каждым годом. Отошли старые рейнские друзья: Георг Юнг, Гейнрих Бюргерс, Герман Беккер и другие. Некоторые из них, как Беккер и после него простодушный Микель, придумывали «научные» компромиссы. Они доказывали, что нужно, чтобы сначала буржуазия окончательно победила юнкерство, а потом уже может идти речь о победе пролетариата. «Пусть древесный червь подлых материальных интересов, — учил Беккер, — все глубже подтачивает рухлые подпоры юнкерства; оно обратится в прах, и при первом дуновении миро вого духа история, минуя всю внешнюю облицовку, примет чрезвычайно простую резолюцию». Теория сама по себе недурная, и даже теперь соблазнила бы многих лукавцев. Но когда Беккер сделался кёльнским обер-бургомистром, а Микель — прусским министром финансов, оба они настолько увлеклись «подлыми материальными интересами», что упирались ногами и руками против «первого дуновения мирового духа» вместе с его «чрезвычайно простыми резолюциями».

Довольно сомнительною заменой таких людей, как Беккер и Микель, был некий дюссельдорфский купец Густав Леви, он явился к Марксу весной 1856 г. и предложил преподнести ему в виде подарка фабричное восстание в Изерлонэ, Золингене и т. д. Маркс очень резко высказался против этой опасной, бесполезной и глупой затеи; он передал через Леви рабочим, от лица которых Леви, по его словам, явился, чтобы они через некоторое время опять прислали своего представителя в Лондон, но ничего не предпринимали без предварительного соглашения.

Не столь отрицательно, однако, Маркс отнесся к другому поручению, с которым Леви явился к нему тоже будто бы от дюссельдорфских рабочих: рабочие, по словам Леви, предостерегают Маркса от Лассаля, который, выиграв процесс графини Гацфельд, постыдно подпал под ее власть, живет у нее на содержании и хочет поехать с нею в Берлин и окружить ее двором из литераторов; будто бы