— Да, тётя права, — поддержал её Костя. — Я предлагаю мужской части коллектива выйти и пообщаться на воздухе.

Люська, кажется, только этого и ждал. Ему вообще было очень некомфортно в доме Цапельских. Единственное, что изначально привлекло его внимание, так это альбом мастеров фламандской живописи. Он некоторое время разглядывал обложку, сидя на корточках перед книжным шкафом, пока Софья Дмитриевна не ткнула палкой в издание.

— Разве на нём висит табличка «Не трогать руками»?

Маша смотрела на них и пыталась найти внешнее сходство. Что-то же должно было подтолкнуть к тому, чтобы сказать — да, похожи… Но внутренний голос молчал, как бы она не пыталась привести доводы о цвете волос или линии рта… И судя по волнению Серафимы, дело тут было явно не в Люсьене. Для них он так и оставался деревенским мальчишкой из странной семьи, с кем почему-то дружит их племянник и внук.

— Мань, мы ненадолго, ладно? — Костя взял руку Маши и поцеловал её ладонь. — Ты сама как сейчас? Болит всё?

— Да, рёбра немного… — Маша прижалась щекой к его плечу. — Ты не побоялся, спрыгнул… Спас мне жизнь…

— И чуть не раздавил потом. Я ведь думал, что не успею. Что слишком долго бегу, слишком долго прыгаю в воду… Ты лежала там, я видел. И у тебя были открыты глаза. Понимаешь, я только тебя видел, больше ни о чём не думал.

— Как ты узнал, что я с Розой?

— Это не я, а Люська. Нашёл твою записку, потом мне позвонил. А тут сразу Катя подошла и сказала, что отправила тебя за молоком. Понимаешь, ёкнуло что-то. Ну не верю я, что ты можешь делать что-то просто так…

— Глупости! — возразила Маша. — Всё именно так и было! Я хотела помочь Кате и совсем не ожидала, что так получится… Два покушения в один день? Ты сам-то веришь, что такое возможно?

— До сегодняшнего дня считал подобное возможным лишь в плохом сценарии…

— Тогда и не наговаривай на меня… Иди. Я переоденусь.

Когда мужчины ушли, в гостиной остались только Цапельские, Катя и Маша.

Серафима возила ложкой в чашке, издавая скрежещущие звуки и уставившись в стену невидящим взглядом.

— Кипяточку принести? — привстав, заботливо предложила Катя.

— Сядь, Катюша, нам надо поговорить.

Голос Цапельской заставил Машу подобраться. Весь вид старухи говорил о том, что она настроена решительно.

— Вы хотите, чтобы я ушла? — спросила Маша.

— Нет, — Софья Дмитриевна качнула головой и завозила рукой по столу в поисках трубки. Серафима пододвинула ей маленький жестяной поднос, и старуха стала набивать трубку табаком. — Признаюсь, вы произвели на меня впечатление уже в первый день, Маша. Но я не думала, что ваше появление здесь скажется таким образом… — Цапельская вставила трубку в рот и поднесла зажигалку. Попыхтев, отставила в сторону. — Я уже очень стара, как вы понимаете. Да и моё окружение, — она усмехнулась, — тоже требует внимания. Беспокойство за Костю вполне объяснимо, вы не находите?

Маша подумала, что следует что-то ответить, но Цапельская продолжила, не дожидаясь её слов:

— Прежде чем вы начнёте считать нас своей семьёй, вы должны кое-что узнать и понять, во что вы влезаете… Среди нас нет ангелов…

— Мама, не надо, — Серафима прикусила губу и отвернулась.

Цапельская выпустила облако дыма, и их взгляды с Машей пересеклись.

— Сейчас я хочу извиниться перед Катей… — вздохнула Софья Дмитриевна.

— Что это вы, Софьюшка Дмитриевна, выдумали? — голос Кати задрожал.

— Этот нож… Какая глупость, ей-Богу… Но кто бы мог подумать, что всё вылезет наружу?

Маша старалась не шевелиться, чтобы не отвлекать Цапельскую, — пусть говорит…

— Лёка твоя… — Цапельская поёжилась. — Прости, но ты и сама знаешь, что она была неуправляемой лгуньей.

Катя сидела с прямой спиной, и Маша заметила, как её кожа стала постепенно покрываться пятнами.

— Я не знаю, кто её отец, но видимо это что-то наследственное. В тебе я никогда не сомневалась. Ни на минуту.

Глаза Кати потемнели, уголки рта опустились вниз.

— Желание Николая Августовича сделать Лёку членом нашей семьи было скоропалительным и основанным на эмоциях. Но она бы никогда не смогла соответствовать. Так ведь и получилось — как только начались проблемы, она потребовала своё и уехала.

— Я не понимаю, — Катя была в таком состоянии, что казалось, сейчас упадёт в обморок.

— Что же тут непонятного? — у Серафимы даже губы побледнели. — У неё были такие знакомые, которые промышляли воровством и разными гадостями. Обманывали людей, отнимали ценности… А уж она преподносила их Сашке как вещи своих друзей. Он верил! Да с тем же Валерой она была близко знакома! Их видели вместе и здесь, и в городе…

Софья Дмитриевна постучала трубкой по подносу.

— Господи, я не знала… — Катя прижала ладонь к груди.

— Мы сами узнали об этом потом, когда… — Серафима перекрестилась, — когда Лёки не стало. — За полгода до своей смерти Лёка потребовала у папы денег и уехала. Саша был уже под следствием. Потом она снова вернулась и снова просила денег.

— Она сказала, что беременна. Но мы, конечно, не поверили. Она всё время врала! Я отдала ей кое-какие вещи, и серебро тоже. Ради Кати. Но вы другая, Маша, — от денег отказались… — задумчиво произнесла Софья Дмитриевна.

Маша ущипнула себя за запястье, чтобы прийти в себя. А вот Кате сейчас мог бы помочь только ледяной душ.

— Я пригрозила ей, что если она не отстанет от нас, то придётся натравить на неё Мишку! Ну, то есть, милицию. — Серафима нервно заходила по комнате. — Нельзя гадить в своей семье! Вот папа оступился, и к чему это привело?

— Сима, это не имеет отношения… — поморщилась старуха.

— Мама, нет, я должна сказать! Я хочу, чтобы Маша поняла, что для нас это очень важно!

— Что вы имеете в виду? — Маша растерялась.

— Папа увлёкся, позволил себе шалость на стороне, а расхлёбывать это пришлось нам всем! Костя замечательный и никогда не бросит вас. Семья — это самое главное в его жизни! Только и вы, пожалуйста, будьте честны с ним.

— Я… — Маша посмотрела на Катю и вдруг всё поняла. Её бросило сначала в жар, а затем в холод.

У Кати дрожали подбородок и руки. Если бы Цапельские снова заговорили о Лёке и её отце, всё бы, наверное, тут же вылезло наружу, словно грязное бельё из переполненной корзины.

«Николай Августович увлёкся Катей?! Боже, значит Лёка — его дочь?!»

Следовало что-то сделать, чтобы отвлечь их внимание от грядущего разоблачения.

— А Зина? Вы же помните тот день, когда случилось несчастье? — слишком громко спросила Маша.

В комнате повисла тишина. Софья Дмитриевна нахмурилась. Сима остановилась и с удивлением посмотрела на Машу: