готовы собственных печей не топить, лишь бы сохранить леса в целости. Но при этом посмотрите, до каких мы диких вещей доходим и что значит недостаток в нас коммерческой предприимчивости, о чем я вам всегда говорил… Наши мужики ездят на Волгу за сорок, за пятьдесят верст покупать сплавный лес… Мы имеем по соседству фабрики, на которые лес беспрестанно требуется, особенно в виде теса: и все фабриканты тоже покупают лес с Волги. Ведь они на десятки тысяч покупают каждый год одного теса… Теперь рассчитайте: что стоит сплав и перевозка на 50 верст расстояния. А между тем у нас по соседству от фабрик есть леса, помещики из него продают бревна, которые купцы иногда дома пилят пильщиками да платят за это страшные деньги… И никому из нас до сих пор в голову не пришло построить лесопильной мельницы… Помилуйте: да, ведь если завести такую лесопильню, так ведь наверно рубль на рубль наживается… Позвольте карандашика: я вам сделаю расчет…

Кареев подал карандаш и бумаги. Тарханов быстро сделал очень убедительный расчет, по которому оказалось, что действительно лесопильная мельница приносила бы по крайней мере 100 процентов на затраченный капитал.

– Вы видите, что я не ошибаюсь?… Согласны вы, что расчет мой верен и не воображаемый, а действительный?…

– Да… кажется…

– Ну, хорошо, да, положим, что я ошибся, и уменьшим весь доход наполовину: и тут вы получаете 50 процентов… Что это, мало?

– Какое же мало?… Помилуйте…

– Да я вас спрашиваю: какое предприятие может принести такой процент?… И наши олухи, наши богачи помещики, имеющие по несколько сот десятин строевого леса, не умели до сих пор догадаться об этом… не умели об этом подумать…

– Да разве они думают о чем-нибудь и способны думать? – желчно заметил Кареев.

– Вот-с, вот поэтому я не хочу с ними, скотами, и говорить об этом, не хочу и делиться с ними этой золотой мыслью… А приехал к вам, как человеку, который один только здесь и есть, способный говорить о деле и понять другого дельного человека… Вот, видите ли: по совести вам сказать, я как человек, следовательно эгоист, может быть, не сказал бы и вам о своем замысле, чтобы одному воспользоваться барышами… Вы не осудите меня за эту откровенность, пожалуйста…

– Напротив, еще более уважаю и ценю вас… Это совершенно законно и справедливо… Я ведь не держусь патриархальных начал взаимного надуванья под видом самоотвержения…

– Ха, ха, ха… Это славно сказано… Так вот видите ли, я приехал рассказать вам об этом замысле только потому, что у меня нет средств осуществить его одними моими силами… Я механику-то знаю отлично и построю мельницу без помощи всякого немецкого мастера, мне стоит только съездить хоть в Ярославскую губернию и посмотреть там на лесопильни… Следовательно, вот еще сбережение расхода: не нужно нанимать мастера… Ну-с, теперь я вам сделаю два предложения: которое вы изберете?… Я знаю, у вас есть большие лесные дачи и лес строевой, береженый… Так как хотите: или продайте мне его, но с рассрочкой платежа, потому что у меня в настоящее время не станет денег для покупки его всего вдруг, а по частям покупать не расчет, или соединимте капиталы и уполномочьте меня строить мельницу и производить на ней работы из ваших лесов, с тем, что барыши пополам… Как, хотите?…

– Дайте немножко подумать: это дело такое серьезное, что вдруг решиться мудрено…

– Да, конечно: подумать следует… Но вы только меня успокойте в том отношении, что вы не последуете, конечно, примеру наших мудрых господ, которые никогда не в состоянии решиться ни на какое предприятие вследствие своего тупоумия и дурацкой неподвижности… Вы скажите мне только, вы пойдете на которое-нибудь из этих предложений…

– Вероятно.

– Нет, не вероятно, а наверно скажите мне…

– Наверно.

– Вы успокойте меня, потому что я медлить не хочу, и если уж делать дело, так делать, не откладывая. Вы или дайте мне слово, что пойдете на которое-нибудь предложение, или откажитесь. В таком случае, я уж хоть стену лбом прошибу, а добьюсь себе товарища в ком-нибудь другом…

– Я вам говорю, что я готов на ваше предложение, только дайте подумать, которое выбрать…

– Честное слово?

– Честное слово…

– Ну, вот я теперь покоен… Вашу руку.

Кареев подал руку, и Тарханов пожал ее от чистого сердца… Он был совершенно счастлив и доволен.

– Теперь я вижу, что все здешние головы не стоят одного волоска на вашей голове, – сказал Тарханов в порыве восторга.

– Вот видите что: я сейчас бы, может быть, согласился идти с вами в часть, да у меня в настоящее время денег мало…

– Ну так вот что можно сделать: продайте несколько десятин леса на сруб… Нам ведь нужны деньги теперь только на устройство мельницы всего тысячи четыре… Ну моих две, да две ваших… А покупателей я вам сейчас найду.

– Вот это дело…

– Так, значит, идет?

– Идет.

– Браво… Великое счастье иметь дело с людьми умными и учеными. Извольте-ка столковаться в несколько-то минут с нашими оболтусами. Попробуйте… Ах ученье, ученье – воистину свет!.. А что, где чаш ученый муж Осташков: что он поделывает?…

– А вот пойдемте обедать: увидим и его… Вот, батюшка, голова-то: я в жизнь свою не видал человека тупее его… Решительно ничего не понимает.

– Нет, послушайте: вы, право, не так с ним обращаетесь… Он, ведь страшный лентяй и тунеядец… Он привык ничего не делать, шляться по господским домам и есть даром чужой хлеб… Вот он и здесь у вас думает, что пришел гостить, а на ученье смотрит как на шутку… Вы же его балуете… Нет, вы мне позвольте только, дайте волю: я его припугну хорошенько… Только не мешайте мне… Вы посмотрите, что дело пойдет гораздо лучше…

– Ничего не будет…

– А вот увидите.

Тарханов был весел, в самом хорошем расположении духа, и за обедом напал на бедного Осташкова с ожесточением.

– Что, великий муж, как твое ученье? – спросил он его.

– Плохо, Иван Петрович… – уныло отвечал Осташков.

– Отчего же это: плохо? Ленишься, тунеядничаешь?… Тебе не совестно, что Аркадий Степаныч беспокоится для тебя, занимается с тобой… Своей пользы не понимаешь?… Добра, которое тебе делают, не ценишь?…

– Как не понимать и не ценить, Иван Петрович… Кажется, от стыда сгорел, глаза бы не глядели… Да что же мне делать, коли понятия нет… Видно, года мои ушли…

– Врешь: понятия нет… Небось умеешь по помещикам ходить да милости, подаяния выпрашивать… Это умеешь, на это станет понятия… Как бы в тебе совесть была, не стал бы чужой хлеб есть