Ямщик засмеялся.

– Да это нечего, друг, зубоскалить-то… Ты нас не знаешь, и мы тебя не знаем. А, может, что осталось в телеге: ты увезешь, а после тебя ищи…

– Так тащи… Что, нашла?…

– Ну нет, так ведь с тебя и не спрашивают… А все посмотреть надо…

– То-то… надо… Нечего тут, коли нет ничего… – вымолвил ямщик, вскакивая в телегу.

– Да ты откудова?

– Оттудова… Ну-ка вы… – прикрикнул он на лошадей… – А еще обещал: водкой, говорит, напою… Эй вы, слезы…

И Наталья Никитична только его и видела; а у нее вдруг родилось было сильное желание порасспросить ямщика о том, как братец ехал, что говорил и делал дорогой.

Наталья Никитична была совершенно смущена и расстроена странным поведением приезжего, без вести пропадавшего братца. Она сначала на радостях и не заметила, что гость приехал вполпьяна, но теперь видела, что он напился очень скоро, без всякой надобности и один, без компании: и не знала она, что о нем подумать, а признать его с первого раза просто пьяницей ей было как-то больно, да и думать этого не хотелось. И откуда он приехал, и как, и почему не привез с собой ничего? Приехал, нашумел, ничего про себя не рассказал, взял денег; напился допьяна и завалился спать… Ничего не могла понять бедная старуха, но на сердце у нее сделалась тяжело и тошно, и радость вся прошла, точно солнышко вдруг спряталось за тучкой. Катерина, которая со времени семейного раздора никогда не ходила к тестю, оставшись теперь одна у него в избе, пред суровыми взглядами родной, враждебной семьи, напуганная криком и угрозами пьяного дяди, не могла оставаться долго без защиты Натальи Никитичны и поспешила выйти вслед за ней.

– Что за чудо, тетушка, про Никанора-то Александрыча он как… Неужто уж они успели ему что наговорить на него…

– Видно что… пока я за деньгами-то ходила.

– Да что он, тетушка, какой… Видно, зашибается хмельком?

– Не знаю, Катюша, не знаю, что и подумать. Сердце мое надселось вдруг… точно что порвалось там…

– Ты, тетушка, разве туда?… Я не пойду теперь… Матушка-то одна сидит. Я домой пойду…

– Ну, поди, поди… А я войду посижу, посмотрю еще, не проснется ли… чай, не выгонит сестру-то родную.

– Да приходи поскорее, расскажи что…

Возвратившись домой, Катерина рассказала матери, которая в это время гостила у нее, все подробно о новоприезжем дяденьке.

– Стало быть, пьяный человек… больше ничего!.. – рассудила Прасковья Федоровна. – Либо запойный временем, либо каженный день без просыпа… Это бывает и в благородном звании, и в дворянском. Не больно радость велика, что приехал. И слава Богу, что не у вас остановился… А это конечно, что они успели на Никанора Александрыча наговорить… Да что же он может ему сделать… Разве вот только землей обидят… Так ведь не потерял бы только милости дворянства, совсем в обиду не дадут… А вот, Бог даст, выучится грамоте да на службу поступит, так ему и о земле-то больно горевать нечего… И без земли будет сыт… Только бы грамоте-то выучился… Ведь как бы он был умный-то человек да меня слушался, так давно и грамоте знал, и в службе бы давно служил… И не смотрел бы ни на кого…

Между тем Наталья Никитична сидела около спящего брата и с грустью посматривала на его измятое багровое лицо, всклокоченные волосы и усы. Он спал крепко и храпел на всю избу, изредка постанывая и мыча что-то.

Александр Никитич сидел тоже призадумавшись, облокотись на стол и отворотись от сестры. Он не знал радоваться или горевать, что приехал нежданный гость. «Коли деньги будет получать да поддерживать меня станет на старости лет, ну, так дай Бог ему здоровья… А как он только приехал на мои хлебы да каждый-то день вот этак – ну, так лучше бы он и не приезжал… Ну, да тогда можно его к Никанору спровадить… Лучше земли уступить… Разделиться совсем… А, может, ведь кто его знает. Может, ведь и жалованье большое получает и мне помогать будет».

Иван что-то перемигивался с женой и насмешливо посматривал на тетку. Молчание было прервано Натальей Никитичной.

– Это ты, что ли, братец, нажаловался братцу-то Харлампию на Никанора-то, что он очень на него в сердце вошел?…

– Что мне жаловаться-то… разве отцу на сына приходится жалобу приносить, хоть бы к кому ни на есть… разве есть кто больше отца?

– Ну, да все видно, что недоброе рассказали…

– Что есть, то и рассказал…

– Кажется, он тебе непочтения не оказывает?…

– Ну, да и уважения-то не много…

– Уж это грех, братец, тебе говорить: всегда он от тебя в обиде…

– В обиде он, а кто сено-то хотел силой отнять да зубы-то мне выколотил?… – отозвался Иван.

– Так ведь ты же у него сено скосил. Он свое хотел взять, не твое…

– Свое?… Какое свое?… Я по батюшкину приказу делаю: чем он меня благословит, то и беру… не мое и не его, а все родительское, пока родители живы…

– Хорошо тебе этак подмасливать-то, как ты при отце живешь, а его обидели да обмеряли во всем.

– Так он рад отца-то за ворот взять: дай мне вот столько, а не эстолько… Не хочу владеть, чем благословил, а давай все: сам без куска оставайся…

– Полно… Где ему за ворот отца взять… Ты скорей возьмешь за ворот-то, как нужда придет… Он вот отцу-то не больно грубит, даром, что всем от него обделен; а ты так вот тетке старухе рта не дашь разинуть…

– Да кто его обделил?… – сердито заметил Александр Никитич. – Кто его отделял-то?… Кто с ним делился-то?… Разве не сам не захотел с отцом жить?… Гнали его, что ли?…

– Нет, не от отца он ушел, и я ушла не от тебя, а вот от кого… – Наталья Никитична указала на Ивана.

– Не приходится старшему брату за меньшего спину гнуть да во всем ему потрафлять… На тебя-то бы одного он угодил…

– Полно ты мне… Знаю я вас… Захотелось богатыми быть… Думали: своим-то домом заживете, да по господам милостыню сбирать будете, и с отцом стариком делиться не станете, так гадали разбогатеть… Нет, кабы у меня деньги были, вы бы не ушли, небось отделяться бы не вздумали… Вот дядя приехал… Вот наперед знаю: коли увидите, что есть деньги – станете ухаживать, кланяться да к себе зазывать, а коли разберете, что от него корысти нет, а еще его же кормить надо, так и знать его не захотите… Не так, что ли?… Ну-ка