– Осужденный Котляревский, на выход. К начальникуоперативной части зоны, живо!

Спартак, провожаемый ненавидящими взглядами севшего на нарыМойки и его кодлы, двинулся к дверям. Сержант, пропустив его в дверь и еще разокинув взглядом барак и притихших зеков, вышел следом.

Уф...

Вовремя вертухайчик объявился, ох вовремя.

Идя по лужам тающего снега к зданию, где размещаласьоперчасть, Спартак гадал, за каким дьяволом он мог понадобиться Куму. Хотя чеготут гадать – наверняка опять примутся жилы на кулак наматывать: как в пленпопал, почему всю войну в заграницах шатался... А потом: а не желаете ли,гражданин Котляревский, несколько улучшить собственное существование? Папиросытам, кормежка усиленная... а всего-то и надо – расскажите, кто из вашихсобарачников что говорит, что думает, чем запрещенным занимается. Вы жепонимаете, гражданин Котляревский, что в случае отказа сотрудничать с оперативнымотделом ваше положение может значительно ухудшиться. Припомним вам и беременнуюбелополячку, и лондонские приключения известно за чей гешефт. Согласен? Нет? Нутак получай.

Но все же, черт возьми, все же как этот вызов Кума оказалсяко времени! Еще секунда, и...

А с другой стороны – вызов сей есть еще один крапленый туз вколоду Мойки. Ага, Спартачок, теперича Кум тебя самолично в гости зовет? Этокакие такие дела у тебя с ним могут быть? Я же говорил! Ну так получай...

Вот же черт, придется еще и с Мойкой что-то придумывать...

Из огня да в полымя...

* * *

Подошли к зданию администрации, в котором на втором этаже,как знал по разговорам Спартак, находился кабинет начальника оперчасти лагеря,Кума. Стоявший на крыльце часовой открыл им дверь, и Спартак оказался тутвторично. Сейчас сержант повел его на второй этаж, и вскоре Спартак встал передобитой дерматином дверью, сержант постучал и, услышав в ответ что-то похожее на«войдите», открыл дверь. Спартак услышал, как он докладывает: «Заключенный Котляревскийпо вашему приказанию доставлен!» – затем сержант вышел и кивнул Спартаку:заходи, мол.

Спартак зашел и, не дойдя до стола три шага, привычно ужеотрапортовал:

– Осужденный Котляревский Спартак Романович, статья 58-1-б,осужден на пятнадцать лет, по вашему прика...

И посмотрел на сидящего за столом человека.

Человек что-то быстро писал в толстенном талмуде,напоминающем гроссбух. Потом поднял взгляд, посмотрел на Спартака в упор.Сердце в груди Котляревского тяжело бухнуло, и он испугался, что мотор сейчасвот возьмет и остановится... Но нет, наоборот, сердце лупило в ребра с такойсилой, что казалось, выскочит из груди.

Твою мать...

Это было настолько неожиданно, невероятно и попростуневозможно, что Спартак остолбенел. А Комсомолец поднялся из-за стола, накакое-то мгновение повисла неловкая пауза – ни один из них не мог решитьсясделать первый шаг. Наконец Комсомолец шагнул навстречу, и в Спартаке будтоотпустили до предела сжатую пружину – он бросился к приятелю, раскинув руки.Комсомолец не стал уворачиваться от объятий, и они долго стояли, не в силахотпустить друг друга и не говоря ни слова.

Наконец Комсомолец отстранился от Спартака, держа руки наего плечах и глядя тому в лицо.

– Ну, здорово, – негромко сказал Кум. – Здорово,черт живучий... Не ожидал, да?

– Погоди, – через силу, с трудом выталкивая от волненияи радости слова, наконец смог произнести Спартак, – постой... Ты почему...ты какого ляда здесь? Ты же вроде...

– Это ты погоди, – сказал Комсомолец, – успеемеще... Ты вот что, ты, наверное, есть хочешь? Хотя что я спрашиваю, давайприсаживайся, сейчас мы тут что-нибудь на скорую руку...

Комсомолец полез в объемистый серый сейф-шкаф, вздымающийсяв углу, как пьедестал без памятника. Покопавшись, выложил на стол полбуханкихлеба, несколько банок, в которых Спартак, сглотнув набежавшую вдруг слюну,узнал «сардины в масле» и «тушенку свиную». Затем на столе появилась банка ссолеными огурцами, полпалки колбасы. И в завершение всего Комсомолец выставилна стол початую бутылку и два стакана. Кивнул на все это изобилие:

– Давай не стесняйся, налегай, на что глаз упадет.

И Спартак не стал жеманно отказываться от угощения.Некоторое время они молчали – Котляревский жевал, а Комсомолец сидел, подпереврукой щеку, и смотрел на него. И выражение его лица Спартаку не очень быпонравилось, если б он смотрел на давнего приятеля, а не на жратву.

* * *

– Ну что, теперь расскажи мне, что за история с тобойприключилась. Я, конечно, твое личное дело внимательно, как говорится, от коркидо корки изучил – ну чистый Дюма.

– Да уж, – усмехнулся Спартак, – Дюма такого ни вжизнь не выдумать. Только рассказ мой долгий будет.

– Ничего, у нас время есть, – чуть жестче, чемследовало, сказал Комсомолец.

Спартак малость подумал: а не разгласит ли он какие-нибудьсекреты своим рассказом, но потом решил: а какого, собственно, ляда? Подписокон не давал, в государственные тайны его не посвящали... Да и если б посвящали,то что теперь, арестуют? Ой, не делайте мне смешно.

– Ну тогда, о великий царь, – вздохнул Спартак, –слушай мою историю...

...Комсомолец слушал внимательно. Изредка задавал уточняющиевопросы – явно основанные на информации, почерпнутой из личного делаосужденного Котляревского. И постепенно напряжение, не покидавшее Кума смомента последнего разговора с Марселем, растворилось. Исчезло.

Черт знает почему, но Комсомолец верил Спартаку. В концеконцов, на войне случались вещи и позаковыристее... И не мог, просто не могСпартак оказаться подсадкой. Не тот это был человек, а уж в людях Комсомолецнаучился разбираться, тем более что лагерное житье-бытье, знаете ли, весьмаспособствует тому, что очень быстро наружу вылезает потаенная человеческаясущность, о которой обладатель ее, сущности, и сам, вероятно, до сих пор неподозревал. Комсомолец видел, например, как хитрый и безжалостный налетчик вновых – далеких, ясное дело, от курортных – условиях существования стремительнопревращался в тварь дрожащую, а скромный и щуплый скрипач, севший по какой-тоерунде, вдруг становился несгибаемым как скала. По-всякому случается.

Некоторое время молчали. Комсомолец вдруг поймал себя натом, что думает: а вот интересно, кому жизнь надавала больше пинков – ему илиСпартаку?.. И тряхнул головой, прогоняя малодушные интеллигентские мыслишки.

– А ты изменился, – неожиданно нарушил тишину Спартак,внимательно глядя на приятеля.

– Изменишься тут, – криво усмехнулся Кум.

– Нет, я не в том смысле.

– И я не в том. Зато ты все такой же.

– Почему Марсель меня избегает?