Неудивительно, что с Котляревским многие стали искать дружбы– в «сауне», как называли прожарку, можно было погреться, принять горячий душ,погонять чифирек, поджарить по случаю картошечки, просто отдохнуть... И решал,кто достоин пользоваться этими казавшимися вершиной блаженства условиями, а ктонет, теперь именно Спартак.

Прежний «начальник рая», как понял Спартак из рассказаМарселя, «ушел на повышение» – его перевели в завхозы отряда, эта должностьбыла еще более уважаемой, чем-то вроде «заместителя творца всего сущего», никакне меньше.

А еще в наследство от прошлого начальника Спартаку достался,так сказать, клуб по интересам, где собирались по ночам и блатные, и «мужики».«Клуб», существование которого в результате и привело к необратимымпоследствиям для всего лагеря...

В этот день Марсель пришел к Спартаку рано.

– Ты как, сильно занят тут?

– Да какой там, – отмахнулся Спартак, – твоимимолитвами у меня работа не бей лежачего.

– Никого не ждешь?

– Не-а, позже если только подойдет кто из «клуба», какобычно. А в чем дело, случилось что?

– Давай зайдем да дверь прикроем, а? – Марсель встал исам закрыл дверь на деревянную щеколду. – Посидим вдвоем, и... вот, –он полез за пазуху и достал бутылку. – Найдется чем закусить?

– Не вопрос, – ответил Спартак, доставая из тумбочкизавернутый в тряпицу хлеб, банку тушенки и стаканы. – Что случилось-то?

– Случилось... и еще, чую, случится, – сев за стол иразливая водку, ответил Марсель. – Ты в курсе, что с последним этапомнесколько жмуров пришло?

– Ну слышал. И что? Почти в каждом этапе последнее время,люди говорят, такое случается... А что? Это что-то значит?

– Многое, Спартак, очень многое. А что до нашего этапа, такодним из убитых был Раввин. Не слыхал о таком? Хотя что я, ты ж в наших делахне силен... – Марсель поднял стакан, помолчал. – Давай помянемправильного вора Раввина, пусть ему земля пухом будет, – сказал он и однимдвижением опрокинул в себя водку.

Выпил и Спартак, все еще не понимая, чем встревожен Марсель.

– Раввин, друг ты мой, старой закалки был бродяга,правильной. Очень я на него рассчитывал, он бы мне сильно помог порядок на зонедержать, беспредела сучьего не допустить. Зарезали его суки, причем, паскуды,деревянными щепками закололи, прикинь?! Верные люди говорили, что перед этимони требовали у Раввина отказаться от «веры» – это у него-то! Да на таких, какон, весь наш порядок держится!

Марсель хлопнул кулаком по столу, так что зазвенели стаканы.

– Слушай, – осторожно сказал Спартак, – все вокругтолько и говорят: «суки, суки», мол, вот-вот много сук приедет – и тогдаустроят они нам кровавую кадриль...

– А ты не знаешь?

– Да я как-то не узнавал...

– Постеснялся, что ли?

– Ну-у...

– Понятно. Тогда объясняю. Суки, Спартачок, это те жеблатные, только они пошли против нашего закона. Когда война началась,государство всем блатным предложило амнистию – дескать, мы вас милуем, а выдолжны эту милость отработать. Пойти на фронт и искупить вину геройскимипоступками... Я-то, конечно, отказался, но многие – очень многие, Спартак! –офоршмачились, взяли из рук властей оружие и отправились эти самые властизащищать. И ведь многие выжили... Некоторые даже награды имеют, даже офицерскиепогоны. А после Победы куда деваться таким толпам? Работать они не умеют и нехотят, да и всех офицеров в мирной жизни не пристроишь... вот суки и берутся застарое. И снова попадают на кичу. А на кичах – мы, те, кто закон соблюли.Сечешь? Суки-то думают, что имеют право на голос, потому как раньше, до войны,были в авторитете и никто их этого авторитета не лишал... Но даже не этоглавное. Главное – у нас уже есть своя система, законы, отношения, эта,как ее, едрить... иеремерия?

– Иерархия, – негромко поправил Спартак.

– Ну да, она самая. И мы не намерены уступать место. А те ненамерены жить, как мужики. И теперь пытаются силой отобрать у нас законное[44]... И еще. Нормальные фронтовики, которые здесь чалятся,считают сук чуть ли не корешами – как же, ведь вместе воевали, вшей в окопахкормили, голодали, под «маслинами» ходили, а эти блатные, Марсель и остальные,на лагерных харчах отъедались... Идиоты. Не секут, что суки – те же уголовники,даже не перекрасившиеся. Думаешь, они на фронте родину защищали? Ненасильничали, не грабили, не убивали? Ха-ха. Да они еще лучше научились грабитьи убивать, на войне-то.

Вот оно что...

Помолчали.

Спартак знал уже, что власть над суками в лагере держалнедавно прибывший, заслуженный в прошлом вор по кликухе Горький – звали его вмиру Максим, а свое отношение к чему-нибудь – отрицательное или положительное,неважно, – он комментировал одним словом: «Горько!», меняя разве чтоинтонацию...

– Я с этим Горьким разговор имел, и что ты думаешь? –сказал Марсель, будто прочитав его мысли. – Как два долбаных дипломатаперед войной говорили, кружева из слов плели, и ведь прекрасно и я, и онпонимали, что войны не избежать, но оба время пытаемся оттянуть, чтоб лучше кэтой войне приготовиться.

– Заглядывал он недавно, Горький этот, – кивнулСпартак. – С дружками своими в душ ходили.

– О тебе и твоем «клубе» он ничего не знает. И хорошо. Будемнадеяться, что наш с тобой общий друг с бритвенным погонялом про тебя слушок непустит... Нет, не должен, он сук, по-моему, сильней всех нас ненавидит, зубамирвать готов, чуть не до истерики доходит.

Спартак взял бутылку и вопросительно посмотрел на Марселя.Тот кивнул:

– Ладно, давай еще по одной, да пойду я, надо с Кумом нашимпоговорить, должен же он понять, что в лагере кровь прольется, если сразу этихтварей позорных на место не поставить.

Выпили еще по одной, закусили хлебом с тушенкой.

– Пока только одно хорошо: первая группа сук этих небольшая,двадцать человек всего, – сказал, поднимаясь, Марсель. – Мы тут сосвоими решили перебивать их небольшими партиями, по мере, так сказать,поступления...

* * *

– Ну не могу я ничем сейчас тебе помочь, ты поймименя, – Комсомолец нервно ходил по кабинету, – есть установкаоттуда, – он показал пальцем в потолок, – никаких ущемлений вотношении сук не предпринимать, наоборот, всячески поддерживать. Политикапартии на сегодняшний момент такова[45].