— Вы еще очень молоды, Сара, а это серьезный шаг. Не лучше ли будет подождать и посмотреть, что может предложить вам лондонское общество?

— Я думала, что таково ваше желание, леди Кларенс, — после краткого колебания ответила я.

Дверь позади меня отворилась, и появился дворецкий, пришедший убрать со стола. Но леди Кларенс отослала его легким движением руки. Мне пришло в голову, что проживи я хоть сотню лет, мне никогда не освоить таких жестов.

— Конечно, я бы хотела, чтобы имения управлялись совместно, — заговорила она. — И могу сказать, что я не видела двух более подходящих друг другу молодых людей. Ваше воспитание не совсем обычно, Сара, но Пери единственный человек, начисто лишенный всякого снобизма, из тех, кого я знаю в обществе. — Тут она помолчала и слегка улыбнулась Пери, сидевшему между нами. — И вы очень подходите друг другу по темпераменту, — продолжала она деликатно.

Пери хмуро глядел в свою тарелку, и я чуть не фыркнула от едва сдерживаемого смеха при мысли, что леди Кларенс рекомендует нас друг другу, так как он холоден, а я не женственна.

— Но я еще не знаю, что скажет на это мистер Фортескью, — продолжала она. — Ведь это означает, что вы отбираете у него право управлять поместьем.

— То, что он скажет, не имеет никакого значения, — жестко проговорила я. — Его это больше не касается. Он не имеет права критиковать мой выбор, тем более что я выхожу замуж за Пери, который является моим кузеном, лордом и к тому же сосед мне.

— Голос, — сказала леди Кларенс.

— Извините, — ответила я.

Она приподняла брови.

— Я хочу сказать, что прошу вашего прощения, — исправилась я.

Она улыбнулась.

Пери, не поднимая головы, налил себе еще один стакан портвейна.

— Если вы оба так настроены, то мне нечего возразить, — сказала леди Кларенс с милым жестом беспомощности. — Помолвку можно объявить сразу же. В Лондоне Пери будет сопровождать вас на все балы и вечера, а когда сезон закончится, мы вернемся сюда. Венчание состоится в кафедральном соборе в Чичестере.

Я только кивнула, Пери ничего не говорил.

— Вам следовало бы сразу написать мистеру Фортескью о своем решении, — заметила леди Кларенс. — И сообщить ему о том, что я поручу своим адвокатам составление брачного контракта. Они, безусловно, тут же свяжутся с его поверенными.

— Но Вайдекр должен оставаться моим, — вмешалась я. — Это майорат, который наследуется старшим ребенком, независимо от его пола.

Леди Кларенс улыбнулась.

— Конечно, Сара, — ответила она, — его наследует ваш первенец. Хаверинг же может наследоваться только младенцем мужского пола. Так что адвокатам будет достаточно работы на все лето и осень.

— Вайдекр должен быть моим, — упрямо повторила я.

Леди Кларенс помолчала.

— Замужние женщины не имеют своей собственности, Сара, — объяснила она мягко. — Вам ведь это известно. Вайдекр станет принадлежать Перегрину, как только вы поженитесь. Какого бы мужа вы ни выбрали, он станет хозяином Вайдекра.

Я нахмурилась.

— Даже несмотря на то, что это мое наследство? — спросила я.

— Даже несмотря на это, — прозвучал ответ.

— И с этим ничего нельзя поделать? — Мой голос звучал жалобно.

— Таков закон в нашей стране, — сухо объяснила она. — Значительно более богатые женщины, чем вы, вручают свое состояние мужу. Хотя вы можете проконсультироваться с адвокатами мистера Фортескью. Но мне кажется, что лучше, чтобы поместье управлялось от имени Перегрина, чем мистером Фортескью и его бандой якобинцев.

— Я знаю, — кивнула я.

— Сара вполне сможет управлять им сама, — вмешался Перегрин. Он уже выпил два стакана портвейна, и его щеки приятно порозовели. Свою ласковую улыбку он адресовал мне. — Почему бы и нет? Она целыми днями объезжает поля и уже все здесь изучила. Если она не захочет нанимать бейлифа, она может заниматься этим сама.

Леди Кларенс кивнула и взяла со стола свой веер.

— Конечно, — ответила она. — Все будет, как вы решите. Как мило, что у нас в доме скоро состоится свадьба.

Перегрин довольно уверенно встал на ноги и подал руку матери, провожая ее к дверям. Он широко распахнул их перед леди Кларенс и остался там, ожидая меня. Когда я приблизилась к нему, он по-братски улыбнулся мне, словно мы были двумя мальчишками, пустившимися в опасное путешествие.

— Отлично придумано, — тихонько проговорил он и вернулся к столу.

Я рано ушла к себе в тот вечер и, прежде чем лечь спать, подошла к окну и отдернула тяжелые шторы. После долгих лет жизни в фургоне я наслаждалась простором и покоем своей собственной комнаты и возможностью любоваться природой, стоя у распахнутого окна. Но видимо, я была неблагодарным созданием. При всех удовольствиях богатой жизни я скучала по тесноте фургона, по присутствию других людей, храпящих, сопящих и жующих рядом. Мне будто не хватало теплого нечистого запаха обжитого места, вида всклокоченной головы отца и жирных завитков на голове Займы, легкого дыхания их ребенка. А о койке напротив меня, где виднелась темная голова Данди, посылающей мне сонную улыбку, я старалась не думать.

Что и говорить, при всех своих недостатках Роберт Гауэр был по-своему добр ко мне. Он заплатил мне десять гиней и бесплатно кормил Кея всю зиму. Когда я упала с трапеции, он уложил меня в собственную постель и не вычел с меня ни пенни по счетам доктора. Я вспомнила маленький дом на Хай-стрит в Уорминстере, фургон, расписанный аляповатыми картинками, с одной стороны которого красовался мой портрет и мое имя. Прежнее имя, которое я не взяла в Вайдекр.

Всю мою жизнь меня сопровождали расставания. В моих снах я вспоминала, как меня маленьким ребенком забрали чужие люди и увели прочь, чтобы я даже не слышала голоса своей матери. Отец заключил жестокую сделку, сбыв нас с рук и поскорее уехав из города, чтобы мы не передумали. В тот ужасный вечер, когда погибла Данди, я, забрав лошадь, гинеи и шнурок с золотыми застежками, умчалась прочь, словно Роберт Гауэр был моим врагом. Сейчас я понимала, что, останься я с ними, и мне, возможно, было бы легче пережить свое горе. Здесь, в Вайдекре, я не могла не только говорить о нем, но даже показать виду, что несчастна. Здесь мне пришлось запереть его в самой холодной части моего сердца и не показывать никому, что я пуста внутри, как старая поломанная кукла.

Я прислонилась лбом к холодному стеклу и выглянула наружу. Небо заволокло тучами, и неполная луна едва проглядывала сквозь них. Моя комната была обращена окнами на восток, туда, где за выгоном виднелась общественная земля Вайдекра и на фоне неба вырисовывалась цепь старых елей. Я хотела бы всю свою жизнь засыпать и просыпаться, видя этот пейзаж перед глазами.