— Подождём немного, — девушка села в кресло, поглядывая на красивые кубки из камня. Оникс?

— Мне помнится, графиня фон Борх говорила, что ты из Фландрии?

От неожиданного вопроса женщины Наташа насторожилась:

— Да.

— Кто твои родители?

— Я — дочь купца-переселенца из Иперна. — Замолчала. Этим её знания о «семье», выуженные памятью из подорожной грамоты, исчерпывались. — Это красивый город и мне было жаль оттуда уезжать. — Пожала плечами, гадая, зачем понадобилась пфальцграфине? Если это не связано с лечением травами, то что?

Пфальцграф, сидя к ним вполоборота у окна, казалось, не слушал, о чём говорят женщины.

— Иперн… — задумчиво протянула Ретинда. — Как же, знаю. Сукно, доставленное оттуда, считается самым лучшим. Твои родители живы?

— Маму я помню плохо. Была маленькой, когда она… умерла. А отец… Скоро будет год, как его не стало.

— Другие родственники есть?

— Нет.

— Стало быть, сирота, — горестно вздохнула женщина, крестясь.

Наташа, поднявшись, сняв салфетку с чайника, ощупала его, встряхивая, разливая отвар по кубкам.

— Витолд, дорогой, идём к нам пить чай, — пфальцграфиня кивнула служанке и та подвинула стул к столику.

— Спасибо, не хочется.

Девушка, теряясь в догадках, изнывала от неведения. Происходящее казалось прелюдией к чему-то ужасному. От нехорошего предчувствия засосало под ложечкой.

Его сиятельство, однако, приглашение сесть к столу принял. Отодвинув короб от камина ногой, повернул стул так, чтобы держать в поле зрения обеих женщин и, дождавшись, когда Ретинда поставит кубок на стол, развалившись на стуле и закинув ногу на ногу, в упор посмотрел на гостью:

— Фрейлейн Вэлэри, — его тон не сулил ничего хорошего, — пока мы ехали сюда, вы не задавались вопросом, какова цель моего визита? Каков мой интерес к вам?

— Ваш интерес ко мне? — удивилась Наташа, унимая дрожь пальцев. — Разве не её сиятельство желали поговорить?..

— Витолд, подожди… — Лёгкое беспокойство сквозило в просьбе Ретинды. — Я всё же не уверена. Прошло столько времени…

Пфальцграф пристально посмотрел на гостью:

— Да, бабушка, мы не в суде и не можем ни подтвердить, ни опровергнуть фактами наши догадки. Их попросту нет. И всё же… Десятилетним ребёнком я себя помню не очень хорошо, но некоторые яркие моменты отпечатались в памяти.

— Не думаю, дорогой, что фрейлейн Вэлэри намеренно скрывает от нас что-либо. Скорее всего, мы стали пленниками своей фантазии. Или желания поверить, что так может быть. В своей жизни я повстречала много людей, похожих друг на друга и не связанных родством. К тому же тогда та девочка была совсем крохой. Её мать я знала не очень хорошо, а вот Манфред… — Она перекрестилась. — Это был видный мужчина. Мой покойный муж — твой дед — дружил с ним, и он часто бывал в нашем доме. Глядя на тебя, — сочувственно смотрела на побледневшую Наташу, — я бы сказала, что ты очень похожа на фон Россенов. Глаза… Такого цвета глаз я ни у кого больше не видела.

— А мы спросим фрейлейн Вэлэри, так ли это?

— Что «это»? — Побелевшие пальцы до боли сжали каменный кубок. Стеклянный лопнул бы, не выдержав давления.

— Вы и есть пфальцграфиня Вэлэри фон Россен? — Он улыбнулся краем губ.

Девушка не спускала глаз с его лица. Что он прячет за кажущейся дружелюбной улыбкой? Да и улыбкой лёгкий изгиб губ не назовёшь. Кем для неё может стать этот человек? Другом или врагом? А она так хотела заполучить его и пфальцграфиню в покровители!

— Пфальцграфиня Вэлэри фон Россен… — Наташа, осторожно поставив кубок на стол, задумчиво смотрела на мужчину, с ожиданием уставившегося на неё. Перевела взгляд на женщину. Её открытое добродушное лицо с полными губами и пытливыми голубыми глазами располагало к себе. Она не отказалась бы иметь такую бабушку: уютную, мудрую и всё понимающую. — Наверное, я вам напомнила её и вы решили выяснить это, — тихо сказала она, поднимаясь и опуская глаза, не зная, как себя повести. Может ли она, сославшись на дела, уйти? Или нужно ждать, когда хозяева её отпустят? К своему сожалению, девушка понятия не имела о средневековом этикете, продолжая стоять, думая о том, что одно неверное слово или поступок могут перечеркнуть её будущее. Одно знала точно: просто развернуться и уйти, как поступила бы в том времени, недопустимо. — Мне очень жаль, но вы ошиблись.

— Я так и думала, — вздохнула Ретинда с облегчением, беря кубок, отпивая из него.

— Возможно, так оно и есть. — Витолд поднялся и не спеша подошёл к гостье, буравя взором опущенную голову. — Но видели бы вы себя со стороны при упоминании этого имени… И прошлый ваш визит с графиней…

Наташа молчала, косясь на короб с клубками, изображая безликую серую массу, покорную и тихую.

Хозяин дома — высокий, величественный и строгий — продолжал нагнетать обстановку:

— Я человек прямой — задаю вопросы, получаю ответы. — Его глаза сузились, став пугающе-серебристыми. — Ваша похожесть на Вэлэри напомнила мне об одном старом, забытом деле, в котором нужно поставить точку, соблюдая интересы обеих сторон — моей семьи и фон Россенов.

— Фон Россены… — Подняла глаза, натыкаясь на его холодный взгляд. Для него привычное дело вершить правосудие. Такого не разжалобишь. Неудивительно, что она здесь чувствует себя преступницей. — Госпожа графиня рассказывала мне об этой семье. Печальная история, — грустно ответила она, вспомнив слова Хельги о том, что пфальцграф наблюдал за ней и мог видеть её слёзы. Поспешила сменить тему. — У вас красивый дом. Он напомнил мне мой дом и счастливое детство. — Картинки потерянного мира сменяли одна другую. Глаза наполнились слезами.

Повисло тягостное молчание. Шумное дыхание пожилой пфальцграфини нарушило милостивое позволение его сиятельства:

— Можете идти.

Опустившись в почтительном реверансе, держа спину прямо, плечи — расправленными, а подбородок — приподнятым, Наташа с достоинством вышла за дверь. Мутным взором осмотрела пустой коридор. «Господи, он же не дурак, этот палатин. Он всё понял». С силой растерев лицо и собираясь с мыслями, поспешила вон из этого дома, обещая себе, что больше никогда добровольно не переступит его порога. Было немного обидно, что всё закончилось ничем. А чего ты ждала? Такие люди сами выбирают, с кем дружить и кому оказывать покровительство.

— Что-то случилось, хозяйка? — Руди заглянул в её глаза, когда за ними со скрипом закрылись ворота.

— Ничего такого, о чём нужно жалеть. — Подставила лицо тёплому ветерку, раздувающему полы накидки. Жаркое майское солнце ласкало бледные щёки. — Прорвёмся, Золотой. Не впервой. — Ободряюще улыбнулась ему, пряча наворачивающиеся слёзы, сожалея, что пыльная метла не огрела высокомерного пфальцграфа по голове с его идеальной — волосок к волоску — причёской.