«Кто есть компаньонка? — Спрашивала себя Наташа, настраиваясь на предстоящий диалог. — Правильно, никто. Поэтому молчи и со всем соглашайся. Авось, пронесёт и в этот раз».

Забежав на минутку к Яробору и увидев его спящим, кивнула Фионе, сидящей у его ложа:

— Что-нибудь серьёзное?

— Ослаб. Отвара дала. Будет долго спать. — Всматривалась в его лицо.

— Долго? Насколько долго? — забеспокоилась девушка. — Он должен мне о многом рассказать. — И ей нужно срочно переговорить с Эрихом насчёт вольной. А тут этот пфальцграф со своей бабулей неожиданно свалился на её голову. Что за срочность?

— Думаю, до утра. А вы как съездили на ярмарку?

— Нормально. Всё купила, что хотела. Даже больше, — качнула головой в сторону спящего. — Тебе подарок привезла.

— Мне? — Рыбка зарделась.

— Тебе. Только отдам, когда приеду. Сейчас нужно срочно отъехать на соседнюю улицу.

— Руди сказал, что раб русич. Никогда их раньше не видела. — Поправила одеяло на груди Яробора. — Такой…

— Какой? — улыбнулась Наташа.

— Красивый, — вздохнула Фиона, смущаясь.

— Да, он классный. Ну всё, я побежала. Присмотри за Гензелем и не давай ему много леденца, а то зубы выпадут. Руди где?

— Видела в кухне. Что-то мастерит.

Пфальцграф ехал молча в окружении своей охраны, косясь на рыжего сопровождающего фрейлейн Ольес.

— Вы хорошо держитесь в седле. — Вздёрнув бровь, окинул её ничего не выражающим взглядом.

— Спасибо, — довольно ответила она, погладив красивую чёрную смирную кобылу, купленную два месяца назад.

Знал бы он, чего ей стоило это умение. То, что когда-то начал Бруно, завершать пришлось Руди. Надо признать, наставником он оказался терпеливым и внимательным, а Наташа — послушной и усердной ученицей. Изредка ловила на себе его задумчивый взор и тогда его кошачьи глаза темнели, и он отводил их, пряча за опущенными густыми белёсыми ресницами.

Часто вспоминала мулицу, утешая себя, что у новых хозяев ей живётся тепло и сытно. Мысли о Зелде потянули за собой другие. Эрмелинда. Ссылка её в монастырь уже не казалось жестоким наказанием. Сотни женщин проходят через это, набираясь ума, постигая премудрости веры, очищая душу от грехов и выполняя данные обеты. Как бы там ни было, она навестит сестру осенью.

Соседняя улица, усеянная липкими от покрывающего их клейкого налета, крупными тополиными почками, встретила тишиной. Распустившаяся гладкая молодая листва и длинные пушистые серёжки соцветий, покрытые жёлтой пыльцой, насквозь просвеченные солнцем, издавали дивный смолистый аромат. Скоро созреют и лопнут семенные коробочки тополя, и они, нарядно одетые в нежный белый пух, снежной метелью понесутся по улицам. Разнесутся ветром по городу, серея от пыли, забиваясь в щели оград и каменной мостовой, оседая в канавах и в речных зарослях, скапливаясь во дворах бюргеров, невидимкой проникая в дома, нервируя зарёванную прислугу и вечно бранящихся хозяев.

Наташа не думала, что снова посетит этот дом. В зелёной дымке сада слышалось редкое птичье треньканье. Сердце беспокойно забилось при виде парадного входа.

Пфальцграф, довольно бесцеремонно ухватив её за талию и заглянув в лицо, оказавшееся близко от его, быстро снял её с лошади и опустил на землю, поддерживая под локоть, пока она, качнувшись, приходила в себя.

— С вами всё в порядке?

— Да, — отстранилась от него, отмечая сухой тон, полагая, что интерес к её самочувствию, скорее вызван вежливостью, нежели участием.

Забрав у Руди небольшую плетёную корзинку, уверенно направилась к входной двери.

Витолд, кивнув на сопровождающего гостьи и дав указания своим людям, поспешил за ней. Догнав на крыльце, распахнул дверь, пропуская вперёд.

— Позвольте, — невесомо коснулся её плеч, и тёмно-серая накидка опустилась в руки прислуги.

Пфальцграфиня Ретинда фон Ашберг сидела в кресле у камина и больной не выглядела. Напротив, раскрасневшаяся, с возбуждённо горящим взором, энергично сматывала нитки в аккуратный клубок, выговаривая служанке, выпрямившейся на маленькой скамеечке у её ног, держа на вытянутых руках пряжу:

— Лени, в следующий раз за подобное ты будешь наказана.

За что хозяйка вычитывала прислугу, приходилось только догадываться. Та, недовольно поджав губы и опустив глаза на шерсть, молчала.

Низкий широкий короб с разноцветными нитками и торчащими из них деревянными спицами с недовязанным гладким полотном стоял в угрожающей близости к растопленному камину. Горьковатый пряный запах полыни наполнял жарко натопленную комнату. Пахло летом и детством.

Сделав реверанс, Наташа водрузила привезённую корзинку на столик:

— Госпожа пфальцграфиня, позвольте угостить вас выпечкой и чаем. Вот этот, с розовой завязкой — успокоительный. — Демонстрировала округлые аккуратные мешочки. — Там есть мята, ромашка и боярышник. А вот этот, с голубой завязкой — укрепляющий — с одуванчиком, крапивой, мятой и лопухом.

— Лопухом? — Ретинда, передав клубок служанке, поднесла мешочек к лицу, вдыхая аромат трав. — Откуда ты знаешь об этом?

— У меня живёт травница. А вот заварочный чайник. — Протёрла ещё влажный после мытья сосуд, поставив на стол. — Траву варить нельзя. Рекомендуется залить кипятком и немного настоять. Можно пить с мёдом. Если бы знала заранее, что нанесу вам визит, то наша лекарка приготовила бы для вас ароматическую смесь для дыхания.

— Сядь, — женщина указала на стул напротив себя. — Лени, согрей воды, как говорит… Запамятовала твоё имя…

— Вэлэри Ольес, госпожа пфальцграфиня.

— Да, конечно, теперь я вспомнила… Вэлэри… — она обернулась на внука, отошедшего к окну. — Витолд, разве ты не должен идти в палатинат?

— После обеда, бабушка. Ожидаем гонца из Алема. До тех пор я свободен.

Ретинда, обхватив пухлыми пальцами ручку керамической крышечки, заглянула внутрь заварочника. Отставив его в сторону, подтянула корзиночку с выпечкой. Подхватив пирожок треугольной формы, понюхала его:

— Это должно быть вкусно, если бы только не мой зуб… Витолд, попробуй и скажи.

Пфальцграф не спеша подошёл, без стеснения откусил кусочек, пробуя, утвердительно кивнул.

Наташа, помня, что эчпочмак немного пересолен, ожидала приговора. Но нет, видимо, мужчине было в самый раз.

— Где тебя носит, Лени! — набросилась хозяйка на вошедшую служанку с подносом, на котором возвышался кувшин с кипятком и три толстостенных низких кубка неоднородного медового цвета с плоско-параллельными розовато-серыми полосками. — За это время можно было сходить в палатинат и вернуться.

Наблюдала, как гостья, сполоснув чайничек и насыпав горсть травы из мешочка с розовой завязкой, налила в него воды и, укутав в салфетку, оставила в покое.