Правда, Дерек Джармен уже умер, но Мика до сих пор несподобилась сообщить об этом влюбленной парочке. Сама она тоже есть в списках изанимает строчку как раз между Сергеем Пенкиным и Филиппом Киркоровым.

Одиозного Борю Моисеева решено не приглашать.

– …Что с тобой, Мика? – синхронно интересуютсяРевшан и Резо. – Ты места себе не находишь.

– Все в порядке, мальчики. Все в полном порядке. Все нев порядке, все совсем не в порядке, как выбить, вышибить, вышвырнуть этогопарня из головы? Поддеть его ножом с омелой на рукояти? Или для этого большеподойдет мирт? Или тимьян? Впервые Мика не в состоянии решить, каким орудиемпроизводства воспользоваться.

Только бы не пришел Ральф.

От Ральфа не отвяжешься односложным предложением, как отРевшана или Резо, он будет наматывать круги и топтаться вокруг да около, так иноровя сойти с обычной орбиты (соответствующей орбите Марса) и переместиться наорбиту поближе (что соответствует орбите Меркурия). Он будет смотреть на Микугрустными глазами ребенка, брошенного преступной ведущей девятичасовыхновостей, и стараться вытянуть из нее причину душевного беспокойства. Такое ужебыло, и, к чести Ральфа, гестаповских методов по извлечению информации он неприменял.

Мика точно знает, где сейчас находится Ральф.

За дверью, в крошечном полутемном закутке перед кухней. Тамон часами восседает на высоком стуле, наблюдая за Микой и рискуя нажитьгеморрой. Бедняжка Ральф! С тем же успехом можно наблюдать за восходом изаходом солнца, протуберанцами в телескоп, северным сиянием, извержениемвулкана и приближением цунами. Что бы ты ни думал по поводу вулкана, цунами илипротуберанцев, на их судьбу это никак не повлияет.

Сейчас Мике даже хочется, чтобы Ральф отлепился от пустогосозерцания и зашел на кухню, и приблизился к ней.

И спросил бы – was ist geschehen[45], HebeМика? (хотя обычно в таких случаях он употребляет словосочетание «was istlos?»).

Вот тогда бы она все ему и рассказала.

Отличная идея.

Она бы рассказала, что существует человек с роскошнымитатуировками, затерянными на безволосом теле. Что жизнь этого человека быланаполнена самыми необыкновенными приключениями, под солнцем которых его кожаприобрела сандаловый, древесный оттенок. И что когда-то он работал на бойне (ане протирал штаны в темном закутке у кухни), и работал помощником таксидермиста(а не протирал штаны в темном закутке у кухни), и со временем стал лучшимпомощником таксидермиста в мире. И что у него есть сертификат промышленногоальпиниста, а это – самая предпочтительная профессия для мужчины.

Самая мужественная.

Занятия промышленным альпинизмом, которые предполагаютнеустанную заботу о растяжках и рекламных щитах, об окнах и стальныхконструкциях в поднебесье, о шпилях и куполах, оторванных от земли, –занятия промышленным альпинизмом не идут ни в какое сравнение с протираниемштанов в темном закутке у кухни.

Если вглядеться в его глаза, сказала бы Мика, то можноувидеть там самые настоящие джунгли, самые настоящие саванны, самые настоящиепустыни, самую настоящую сельву, видели ли вы когда-нибудь селъву, Ральф?

Ральф не видит ничего дальше своего бюргерского носа.

И потом, Ральф… я имела счастье наблюдать за его упругими, подтянутыми,вежливыми (но с чертовщинкой), совершенной формы ягодицами. И хотела былицезреть их еще не один раз. И сильно сожалею, что вид с переди оказался мненедоступен.

Вот так-то, liebe Ральф.

Что скажете, liebe Ральф?

Мике не терпится поделиться знаниями об этом парнесРальфом,поделиться знаниями о нем хоть с кем-нибудь, держать его в себе она больше не всостоянии. Этот парень заполнил ее всю и грозит выплеснуться наружу, какподошедшее тесто, как каша из волшебного горшочка, – Мика читала сказку проволшебный горшок маленькой Ваське в детстве, и уже тогда Васька отличаласьнеснос ным характером. А попросту говоря, была отъявленной высшей пробы сукой.

Черт с ней, с сукой, надо остановиться.

Главное несчастье дня – татуировки.

Мика натыкается на них случайно, взяв жестянку с фенхелем,одну из шести. И обнаруживает, что невнятные линии, которые и рисунком-тоназвать трудно, удивительным образом поменяли очертания. Нет, никаббалистические, ни алхимические знаки по-прежнему не просматриваются, зато онаявственно видит детали татуировок этого парня.

Нуда, – вот круг, вот несколько сбившихся в стайкулепестков, вот маленькие, похожие на теннисные мячи солнца, вот подобия крестов– иерусалимский, вильчатый, звездный, кельтский, коптский, крест волка и крестВотана. крест патэ, крест с яблоками, крест святого Петра. На других жестянках(Мика перебирает их дрожащими руками) обнаруживаются свастики. Точная копиясвастик с тела этого парня, откуда Мика может знать, где какая? Но она вполнеуверена и в лунной свастике, и в римской. И в свастике гремучей змеи, и всвастике солнечной птицы.

Это – знак.

Семь лет жестянки не покидали пределов кухни «Ноля». носейчас Мика нисколько не сомневается: она должна взять их с собой, рассмотреть– внимательно и в полном одиночестве, без вездесущих глаз Ревшана и Резо, безих округлившихся от любопытства перверсивных ртов. И без глаз еще одногочеловека, который наблюдает за ней из темного закутка около кухни.

Нелепого немчика Ральфа.

Неудобство ситуации состоит еще и в том, что Ральф каждыйдень отвозит ее домой на своем неизменном «Фольксвагене». Это, как и многоедругое в «Ноле», повелось с незапамятных времен, Ральф даже снял квартирупоблизости от Микиного дома – только потому, что однажды Мика сказала: вы ведьживете в центре, Ральф, зачем же вам делать крюк и отвозить еще и меня?

Никакого особого крюка на самом деле нет.

От ресторана до дома не больше двадцати – двадцати пятиминут прогулочным шагом (иногда полезно и прогуляться), но Мика каждый разсадится в «Фольксваген». Может быть, хоть этот примирительный жест немногоутешит Ральфа, компенсирует ему часть страданий и душевных затрат. Кроме того,Ральф ежедневно поглощает по нескольку блюд, приготовленных Микой, и это тожеможно считать компенсацией.

В салоне «Фольксвагена» тоже пахнет едой.

С некоторых пор, особенно в сумерках, когда они возвращаютсяиз «Ноля», Мика вдруг стала замечать во внешности Ральфа некоторые изменения.Изменения несущественны и, появившись на долю секунды, тотчас исчезают, –но они есть.

Лицо Ральфа не становится мужественнее и не кажетсяраскисшим от долгого проживания в Питере (особенности дождливого климата, откоторых никуда не деться). Оно не становится более русским или еще болеенемецким, оно просто становится другим.