— Не за что, — промямлил он, глядел на бывшего друга, все-таки пути разошлись, и разделила их именно Виктория, — если понадобится помощь — звони, — уже уходя, бросил Антон. Осталось непонятно: к кому обращался? На Корецкую больше не смотрел, отводил глаза.

— Прости меня, пожалуйста, — услышал уже за спиной, — за все, чем я тебя обидела.

Не оборачиваясь, махнул рукой.

— Ох, — сказал Вадим.

— Как ты себя чувствуешь? — Вика села напротив.

— Хреново, — наконец, он хоть что-то произнес осознанно. Посмотрел на нее, взгляд тяжелый, но она почему-то сразу поняла, что это не от опьянения. И хотя была напугана случившимся, понимала, что есть объективные причины, все объясняющие. Зорин — один из самых разумных мужчин на свете.

— Поедем домой? — мягко произнесла она.

— Поедем, — покорно кивнул, голова болталась.

— Ты можешь идти сам?

— Естественно, — он произнес практически одни шипящие. Поднялся из-за стола, ухватившись за спинку стула, качнулся, несколько секунд восстанавливал равновесие. Вика подставила свое плечо, сначала Зорин отнекивался, упрямства ему не занимать, но потом все-таки принял помощь. Да, определенно так идти было легче. Официант проводил их насмешливым взглядом до самой двери.

Улица их встретила порывистым ветром, это подействовало на Зорина несколько отрезвляюще. Сели в машину, он откинулся на спинку сиденья.

— Спасибо! — сказал глухо, но теперь уже четко.

— За что? — Вика завела автомобиль, отжала сцепление, слегка надавила на педаль газа, стала аккуратно выезжать на шоссе.

— Не стала упрекать.

Она промолчала, только подумала о том, что не упрекнула вовсе не из-за мягкости характера, а из-за шока, в котором пребывала, увидев его в таком состоянии. Хотя нет, все-таки она отдавала себе отчет в том, что Вадим напился не просто так. Тем более, изменив своим планам ехать в Беляниново: ведь там какие-то налоговые вопросы, а он всегда ответственно подходит к делу.

Через несколько минут Зорин закрыл глаза и, убаюкиваемый мягким ходом машины, провалился в тяжелый хмельной сон, даже захрапел. Подъехав к дому, Виктория еще полчаса сидела в машине и не тревожила его. Опять пошел дождь, вода, словно слезы, текла по стеклам. Вика сидела и смотрела, как работают стеклоочистители, их равномерный ход убаюкивал. В какой-то момент она закрыла глаза и тоже ощутила сладкую зовущую дрему, но спохватилась. Надо будить Зорина и вести его домой.

Он никак не хотел просыпаться, даже брыкался, но все же разлепил веки и почти вывалился из машины. Лицо было помятым, в голове тяжесть, но ноги уже слушались. Вика закрыла машину, не оборачиваясь, направилась в подъезд. Первой вошла в квартиру, свет включать не стала.

— Я должен все объяснить, — Вадим взял ее за руку.

— Может, завтра?

— Нет, сегодня, сейчас, — он поднял голову, посмотрел на нее, стал кусать губы. — Я был на опознании, в морге, — наконец, произнес эти слова, и перед глазами опять возникла та картина, до мельчайших подробностей, до тошноты.

— Кто? — прошептала Вика тихо, одними губами.

— Моя бывшая жена, — выдавил он, — ее изнасиловали, издевались, а потом убили, — комок в горле мешал говорить, — при ней не оказалось ни документов, ни денег, ни телефона, лишь визитка ее салона. Она вечно таскала их с собой пачками, — он ухмыльнулся. — Родители ее всегда баловали, Юлька не знала отказа в деньгах. Это было вместо любви и заботы, — Вадим сделал паузу, мысли перескакивали с одного на другое, — она возомнила себя великой художницей — вечеринки, светская болтовня, бомонд… Зачем я ей был нужен, до сих пор не понимаю?

— Может быть, она неосознанно чувствовала в тебе ту самую недостающую ей любовь и заботу? — осмелилась предположить Вика.

— Чувствовала, но не знала, что с этим делать. Мы жили плохо, совсем не понимали друг друга, будто говорили на разных языках. Потом она стала пить, якобы для вдохновения, которого не было. В голове появлялись образы, фантазии — так утверждала Юлия. Я ей не верил, это псевдотворчество, больное забвение реальности. Одним словом, я ушел, бросил ее. Возвращался несколько раз, наивно полагая, что она образумится, верил ее обещаниям. Она даже преследовала меня. Постепенно то, что осталось от моих чувств к ней, а это жалость — переросло в раздражение и желание сбежать подальше. Что я и сделал, — он облизал пересохшие губы, — я не просто скрылся от нее, я понял: моя жизнь — это моя жизнь, ее за меня никто не проживает, каждый день, каждый час, они принадлежат только мне. И я хочу быть счастливым, радоваться утру, пению птиц, шуму ветра, даже суете мегаполиса…

— Ты все еще страдал, когда в твоей жизни появилась я?

— Нет, я уже был другим.

— Значит, ты не боялся влюбиться?

— Влюбиться? А что это такое — любовь? В браке я ее не видел, говорят, что счастливые семейные пары, пройдя этап, когда проходит страсть и пыл, становятся друзьями, хорошими друзьями. Это слово вбирает в себя многое: уважение, взаимопонимание, компромисс, терпимость, заботу. С Юлей я не испытал ни один из этих этапов.

— Поэтому ты теперь и боишься жениться? — догадалась Вика. — Ты думаешь, что после штампа в паспорте все изменится? — она больно сжала его руку. Он не ответил. — Вадик, но я не Юлия! — Вика вскочила. — Я — другая! Да, не стану причислять себя к идеалу, утверждая, что состою из одних достоинств, не стану обещать «золотые горы» и великую любовь.

— Вот видишь, — перебил он, удивленный ее горячностью.

— Я просто хочу быть рядом с тобой и отдавать все, что могу тебе дать. А главное, стараться сделать тебя счастливым, тебя, а не себя! И ты прав, для этого мне не нужен штамп в паспорте.

Впервые за все время их отношений спать легли врозь. Вика, молча, постелила себе на диване в гостиной. Долго лежала без сна, мысли все возвращались к разговору, поняла одно: не надо было упрекать Зорина, все-таки он перенес драму, напился даже, пытаясь забыться. Он чувствовал себя виноватым: если бы их жизнь с Юлией сложилась иначе, она могла бы быть сейчас жива. Он не захотел за нее бороться до конца, предпочел сбежать, оставить одну выбираться из ямы. С этими мыслями Вика уснула. Но и там тревога не покидала ее: снились какие-то обрывочные кошмары, изуродованное женское тело да еще без головы, оно лежало в канаве. Неожиданно нахлынувший поток воды понес его вперед. Не успела Вика опомниться, как вода смыла все: тело, кровь. Мостовая блестела от слепящего солнца.

— Подвинься, — услышала Вика над самым ухом, почувствовала рядом тепло мужского тела, Зорину всегда было жарко, он как печка. — Надо было покупать более широкий