Судьба не желала принять его сторону и освободить от плена.

Вдруг за стенами хоромины послышали негромкие голоса, как будто отдававшие команды, а потом и ворота со скрипом отворились. Из них в главный проход хлынула черная человеческая масса, местами освещенная пламенниками. Все эти тати весьма слаженно, под команду военачальников, разбежались по ходам и углам, раздался металлический лязг.

«Что происходит?» – оторопел поэт.

Он постарался рассмотреть, что за люди суетятся под ним, и нет ли среди них знакомых рож, и скоро увидал Филимона с Фаддеем. Если первый зычно отдавал приказания «солдатам» заводчика, то второй принялся подтаскивать к огромному котлу, от которого вели паровые шланги, мешки с углем и опорожнять их в топку. Пламя там не до конца погасло и оттого стало быстро разгораться.

– Эй, что случилось? – громко спросил Тихон с верхотуры.

Филимон поднял голову и махнул рукой двум подручным – те споро метнулись к барабану с канатом и вынули стопорный зуб, отчего доспехи поэта быстро поехали вниз. У самого пола кошевники подхватил бочку и утвердили ее на ногах. Перед прорезью показался Филимон и посветил в нее пламенником, от сияния которого у графа Балиора выступили на глазах слезы.

– Никак рыдали в тишине, ваше сиятельство? – усмехнулся тать.

– Освободи меня, мерзавец, – прорычал в ответ Тихон.

– Потерпите немного… Братцы, несите его на платформу!

С помощью крюков, не опуская тяжкий панцирь на пол, его подручные вернули поэта к паровому чану и там опустили на что-то подвижное и скрипучее, жалобно застонавшее под тяжестью. Щупальца, однако, так и оставили скрепленными за спиною, дабы граф во гневе не учинил разрушения.

– Что это значит, черти вас забери?

– А то и значит, сударь, что вы с почетом приняты в армию Петра Сергеича Дидимова и будете сражаться в его воинстве.

– Не дождетесь, ироды.

– А вас никто и не спросит, сударь.

Более спорить и тем принижать свое достоинство перед простолюдином граф Балиор не счел нужным. Обстоятельства пока что выступали против него, но Господь, кажется, смилостивился и подарил ему надежду на противодействие злобному заводчику. Раз уж Дидимов так уверен в своем могуществе, что не сомневается в приказах – пусть его! А Тихон еще побарахтается…

Из панциря его ненадолго выпустили, дали возможность оправиться за чаном и даже поднесли коновку с неплохим вином. Тихон прикинул, сумеет ли выбежать из склада или хотя бы отобрать фузею, но тати вели себя сторожко и не выпускали мятежного поэта из виду. А Фаддей только и ждал момента, чтобы броситься на графа Балиора в кинжалом, и в глазах его полыхало пламя лютой ненависти.

– Вот что заставит вас повиноваться, ваше сиятельство, – снизошел до пояснений Филимон и показал пленнику два толстых каучуковых шланга.

– Что за кишки?

– Добавочная паровая сила… Механики наши придумали, буде воин в панцире от страха сознание потеряет, или даже помрет, так чтобы за него солдатом железным вышагивать и панику на врага наводить. Дескать, человека внутри убили, а он ведь шагает, руками машет! Куда им понять, что он уже безмысленный мертвец, – хохотнул кошевник.

– Как это? – ужаснулся поэт. – Мертвецам уже покою не даете, богохульники!

– Наука, – пожал плечами Филимон. – Солдат уж помер, а силою пара двигается. Так и вы, Тихон Иванович…

Он подал знак подручному в замасленном тулупе, по всему видать тому башковитому механику, что изобрел диавольский механизм. Умный тать свинтил с бочки две заплатки и воткнул в дыры паровые трубки, потом наклонился внутрь доспехов по пояс и с помощью инструментов умело там пошерудил.

– А ежели я упрусь что есть сил?

– Пар всего сильнее, ваше сиятельство, – доброжелательно пояснил механик, показавшись из чрева монстра. Он передал подмастерью клещи и ручные тиски, а сам вытер ладони о тулуп. – Его человеку не перебороть, даже самому знатному силачу.

– Довольно болтовни, сажайте его обратно! – приказал Филимон.

Тихон попытался было упереться, но кошевники сразу вчетвером навалились на него, скрутили руки-ноги да и затолкали в доспехи. А поганец Фаддей при том еще и кинжалом постарался достать его, улучить момент и поцарапать, но не вышло – новый главарь пресек членовредительство.

– Что же случилось, отчего Дидимов решил атаковать сегодня? – спросил поэт.

Филимон опять посветил пламенником в прорезь, и непонятное выражение мелькнуло на его лице – то ли сочувствие, то ли одобрение, а может, и смертный ужас перед тяжестью своего преступления.

– Предупредили Санковича… – отозвал он негромко. – Половину гарнизона созвал на свою охрану, трус, так с солдатами и прогуливается. Дидимов как увидал такие дела, побелел весь и бешеный стал, словно волк – убью, говорит, этих чванливых вельмож… Никто у меня не уйдет, даже Хунуков, так и сказал.

Он отступил от пленника и оглядел воинство.

«Князя все-таки не посмели склонять!» – злорадно подумал граф Балиор.

Железные Тифоны и прочие чудища между тем все буквально дребезжали от нетерпения и почти подпрыгивали, так диавольская сила бурлила в них. На плоских кормах у каждого уже восседали особые люди с ковшами, которыми они засыпали уголь в широкие раструбы, хватая топливо из мешков. Те мешки окружали их со всех сторон наподобие заградительных. Следственно, пуль эти типы могли не опасаться – да и какому обыкновенному солдату придет в голову тратить единственную пулю на безоружного человека, когда на него надвигается эдакая махина? Разумеется, первым делом он пальнет в чудище, что совершенно бесполезно. Остановить его разве что пушка сумеет, да и то не наверняка.

– По машинам! – зычно взревел Филимон.

Тихону развязали железные щупальца, но махать ими теперь было уже нелепо – кого убьешь?

Фаддей спрятал наконец кинжал и заскочил на положенное ему место угольщика. Водитель чудища что-то прокричал ему через приоткрытый люк, и кошевник принялся подкидывать черное топливо в ненасытное брюхо Тифона. Гусеничные монстры по одному стали покидать обиталище, многие волокли за собою пушки, и скоро поднятая ими гарь и копоть повисла в воздухе такими густыми клубами, что граф Балиор в своем панцире стал задыхаться. Он попробовал закрыть прорезь рукавом аби, но это не помогло.

– Ад, истинно Ад диавольский, – прошептал он. – Боже всемилостивый, куда же ты глядишь, отчего не пресечешь эту смертную вакханалию?

«А ведь это я во всем виноват… Не подкинул бы князю бумагу, так и остались бы, глядишь, эти железные твари в загоне». Увы, ничего бы по сути от такого промедления не случилось, а вот муки Тихона могли продлиться невесть на какое время. Так же он имеет все шансы погибнуть в бою и кровью смыть позор своего личного поражения.