– Лучше всего бить ногами, – прошептал ему в ухо тать, закреплявший пленника ремнями. Тихону показалось, что он узнал голос Филимона, но это было слишком невероятно. – Руками его не сшибить, и не пытайся, только если в прорезь угодишь кончиком, тогда помрет Фаддейка. Но это еще никому не удавалось. Гляди сюда, вот рычаги, чтобы ногами двигать…

Неведомый кошевник, лица которого Тихон так и не увидел, ткнул в железные рукоятки напротив живота.

– Ими от котла управляют, но можно и самому.

– Как от котла?

Но выяснить все подробности поэту не довелось, поскольку под хохот и улюлюканье татей его уже запечатали в чудище. Позади щелкнули запоры, и Тихон наконец осознал, что стал живой начинкой человекообразному чудищу с туловищем-бочкой, слоновьими ногами и непомерно длинными руками-плетьми.

В прорезь видно было немного – далеко от нее лицо располагалось, неудобно. Но противник в таком же облачении видел ровно столько же, а значит, условия совершенно равны. Может, Фаддей как-то уже упражнялся в эдакой богопротивной «битве»?

Поразмыслить на эту тему поэт не успел, ибо в следующее мгновение перед его взором возникла бочка с макушкой и верткими ручищами. Одна из них со свистом прорезала воздух и обрушилась на бок Тихоновой скорлупы. Та громыхнула будто кастрюля, почти оглушив графа Балиора, и слегка покачнулась.

Толпа кошевников разразилась ликующими воплями.

– Я убью тебя! – гулко завопил Фаддей, перекричав приятелей. Совсем недалеко отчетливо мелькнули его бешеные глаза.

Они будто светились яростью и потому были видны даже в полумраке его шлема – а может, просто мимолетный лучик пробился через высокие окна и выхватил содержимое вражеского «ведра».

Вслед за этим тать отвел в одну сторону сразу оба щупальца и вновь приложился ими к панцирю поэта, и тот покачнулся под могучим ударом двойной силы. Тут уж Тихон закипел не на шутку, не хуже парового котла, что питал мощью железный наряд. «Ну, погодите у меня!» – свирепо подумал он и закрутил руками. Их гибкие продолжения, кольчатые будто черви, с легкостью поддались напору – граф Балиор наверняка стал походить на выброшенного на берег двурукого осьминога, такого же безмозглого.

Но он сориентировался весьма споро, даже удивительно для противника. Фаддей еще только замахивался щупальцем, как поэт вытянул туловище вперед и одной рукою охватил врагу шлем, и тут же отклонился назад. Тати охнули от восторга. Одна из заклепок на ведре Фаддея со скрипом вылетела из железа и пропала, а сам кошевник наклонился вперед и нелепо махнул конечностями.

– Ага! – завопил в азарте поэт. – Получил, мерзавец!

Он легко выпростал руку из щупальца и дернул вверх левый рычаг. Железная нога с той же стороны вдруг пришла в движение и с жужжанием приподнялась над полом, стала как будто невесомой, и граф Балиор обычным усилием мышц двинул ею вперед и с грохотом опустил на пол. Мир будто содрогнулся вокруг него! Но нет, это лишь он сам затрепыхался в ремнях, упрятанный во чреве железного монстра.

Вокруг панциря поднялось облако жаркого пара, а внутри него стало душно и влажно. Тихон вдруг понял, что с него градом катится пот, словно он угодил в баню. Гибкие трубки, которыми полнилась внутренность панциря, казалось, раскалились и готовы были обжечь человека.

Напротив него, когда облако пара рассеялось, как будто на расстоянии аршина показался противник, и он тоже не дремал. В лицо Тихона летело железное щупальце, неотвратимо и страшно – если бы парная завеса провисела еще секунду, он бы мог и не увидеть угрозу. А так успел съежиться и втянуть голову в плечи, и спустя миг шлем взорвался ужасающим грохотом. Гибкая лапа Фаддея со скрежетом прошла по прорези, попыталась было юркнуть самым кончиком вперед, но Тихон приподнял левую ногу и легко сдвинулся на пол-аршина – и страшное щупальце бессильно пролетело мимо цели, только мертвым маслом и железом дохнуло в лицо оглохшего от удара поэта.

В ответ Тихон рванул вверх второй рычаг, который показался ему слишком горячим. Но теперь было некогда раздумывать, на кону стояла его честь – проиграть даже в такой «шутовской» схватке было бы стыдно.

Теперь уже обе слоновьих ноги доспехов пришли в движение, правда легкости, с какой граф Балиор двигал только одной из них, им недоставало. Похоже, вся мощь раскаленного пара разделилась на две части. И железные руки стали двигаться с невероятным трудом, почти одной лишь мускульной силою.

Пока поэт разбирался с механикой монстра, Фаддей сообразил подать пар на ноги и также зашевелился, но и руками махал без прежней мощи. Проклятый тать резво ринулся прямиком на Тихона и ударил его всей массою, брюхом бочкообразного тулова – и оба борца закачались, едва не повалившись.

Невидимые кошевники приветствовали такой поворот новым взрывом хохота и улюлюканья.

– Дави его! – орали они во всю глотку. – Пинай! Лапами души!

Тихон отрубил подачу пара вниз и вновь обрел полную силу щупалец. Неожиданно для Фаддея он сплел руки в толстый жгут и слева направо врезал по вражьему шлему. Вторая заклепка с визгом отлетела прочь, показалась блестящая от пота борода кошевника. Щель тут же закрылась, прищемив ее клок, и сквозь прорезь вырвался вой Фаддея.

Поэт орудовал весьма споро. Пока тать болезненно выдергивал волосы из металлической хватки, он опять направил пар на ноги и сдвинулся влево, затем опустил правый рычаг – почти вся мощь теперь сосредоточилась в его левой конечности. Тихон страшным усилием приподнял ее и ударил с разворота под колено врагу, одновременно заплетя ему ведро щупальцами и вытягивая на себя.

Колоссальная туша Фаддеева монстра зашаталась в попытке выровняться, но все усилия татя спастись пропали втуне. Тихон с остервенением потянул противника и наново врезал ему усиленной ногой, стараясь попасть как можно ниже. Со страшным скрежетом и лязгом вражеский механизм перекосился, крепежные скобки на его боках поехали в стороны, будто сминаемые жестокой мощью.

Медленно и неотвратимо туша врага проскрипела мимо Тихона, под звериный визг Фаддея и оглушительные вопли кошевников, и рухнула на пол. Что там с ней произошло, поэт видеть не мог – выглянуть из прорези было нельзя, но остановиться он даже и не подумал. Оглашая ведро нечеловеческим ревом, граф Балиор поднял ту же левую ногу и с силой опустил ее перед собой, ликующе наткнувшись на поверженного монстра. Железо затрещало под его напором, сминаясь, и Тихону уже стало казаться, что сквозь щели в металлической туше полез фарш из татя и с чавканьем брызнула в стороны его кровь, как вдруг послышался резкий окрик Дидимова. Через мгновение вся сила пара куда-то выветрилась, а сам он облаком вновь вырвался наружу и густо оросил Тихона влагой. С протяжным шипением, замирая на взлете, монстр обмяк и застыл.

Где-то снаружи в полной тишине скулил Фаддей.

Все члены до единого у графа Балиора дрожали от безмерной усталости, в горле першило, а в голове правила полная пустота – ни чувств, ни мыслей. Пот едва ли не струями стекал с него, скапливаясь в ботфортах.