– Как вам живется в Стобарде? Довольны ли вы своей вотчиной? – окинув его внимательным взглядом, спросил Георг.

Штефан спиной почувствовал, как напряглись стоящие позади него камергеры.

– Благодарю, Ваше величество. Меня все устраивает.

– А Кравер? Вы ведь были в приморье?

– Да, Ваше величество, был и хочу ещё раз выразить Вашему величеству признательность за краверский лей.

Штефан держался спокойно и уверенно, и только глубоко внутри у него, в душе, тонко звенела тревога.

– Мы высоко ценим ваши заслуги, лорд Крон, – бесстрастно произнес Георг, но Штефан заметил легкую морщинку, на миг пролегшую между бровями. – Наша милость заслуженна.

Монарх замолчал, уставившись в окно, а Штефан наблюдал за тонкими пальцами, перебирающими полу камзола, и ему казалось, что это паук плетет свою паутину.

– Ваше величество, – выждав немного, обратился он. – Я хотел бы просить вас ещё об одной милости.

– Какой? – в стылых, будто неживых глазах императора блеснул интерес.

– В Кравере закрыли старые монастыри, которые очень почитали в народе. Если Вашему величеству будет угодно…

– Нет, – резко оборвал его Георг. – Нам не угодно. Давно пора было уничтожить эти рассадники суеверий. Еще покойный лорд Скаверец предупреждал меня, что монастыри обережников только кажутся безобидными, но я ему не поверил. А после проверки, проведенной дознавательским сыском, слова покойного Главного мага подтвердились – в монастырях приморья были выявлены случаи неповиновения империи и попытки взбунтовать народ против нашей власти.

– Ваше величество...

– Молчите, граф. Мы запрещаем вам возвращаться к этому вопросу.

По лицу императора пробежала тень. В Лисьем зале повисло молчание. Штефан смотрел на монарха, на его худую фигуру, утонувшую в недрах украшенного лисьими хвостами трона, и невольно обращал внимание на то, чего не замечал раньше. Лисья зала изменилась. На ее стенах появились новые гобелены с изображением охоты на лис, в простенках между окнами застыли рыжие чучела, на острых мордочках которых по–живому блестели сохраненные магией глаза, на ступенях трона лежали пушистые шкуры.

– Мы слышали о вашей женитьбе, – неожиданно сказал Георг. – Поздравляем, лорд Крон. Мы надеемся, что столь скоропалительный брак все же окажется удачным.

– Спасибо, Ваше величество, – поблагодарил Штефан, а внутри уже поднималась тревога. Император редко говорил что-либо из вежливости. Любое слово монарха всегда имело двойной смысл, и сейчас Штефан пытался понять, что значило это поздравление – недовольство тем, что он забрал жертву у дознавателей или что-то еще, чего он пока не понял?

– Говорят, ваша жена владеет обережной магией? – последовал следующий вопрос, и он похолодел. Если дело коснется веры…

– Леди Элиния провела детство в монастыре Золотого сердца, как и большинство благородных девиц Кравера, но дар у нее очень слабый, и сестры не смогли его развить, – ответил он, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

– Вы уверены? – взгляд императора стал цепким и внимательным. Он букашкой полз по лицу, въедался в душу, пытался проникнуть в мысли.

– Да, Ваше величество.

– Я хочу ее видеть, – неожиданно заявил Георг.

Унизанная перстнями рука легла на подлокотник.

Штефан лихорадочно размышлял. К чему этот интерес? Что нужно императору от Элинии? Зачем он вызывает ее ко двору? Что это? Простое любопытство или нечто большее?

– Пошлите гонца порталом. Мы будем ждать вас с супругой через три дня.

Георг небрежно пошевелил пальцами, и камергеры сделали шаг вперед, встав по обеим сторонам от Штефана. Он понял, что аудиенция, которой ждал больше двух седмиц, окончена.

– Ваше величество.

Он поклонился и попятился к выходу. Поворачиваться спиной к императору запрещал дворцовый этикет. Штефан видел, как шевельнулись обутые в тонкие башмаки кривые ноги императора и от души пожелал тому провалиться в эрхейм. Если Георг надумал причинить зло его жене… Рагж! Он этого не допустит. Костьми ляжет, но не позволит императору навредить Элинии!

Расписанные лисьими мордами двери захлопнулись за ним, и Штефан оказался в Большом зале, под любопытными взглядами придворных.

***

Илинка

Я шла по круглому коридору, разглядывая проступающие сквозь камень жилы. Алые, мерцающие, они переплетались друг с другом, пульсировали, жили своей собственной жизнью. И мое сердце билось им в такт. Оно словно бы соединилось с венами замка, и мне даже казалось, что я чувствую, как по ним бежит невидимая кровь.

Вспомнилось, как Паница рассказывала о древних временах, когда магия была разлита в воздухе, и любой обережник мог легко ею пользоваться. «Сейчас нам остались лишь крохи той силы, которой владели наши предки, – говорила наставница. – Раньше одаренные никогда не брали больше, чем было нужно, но олденские маги, с их неуемной жаждой власти, нарушили равновесие и насильно подчинили себе все стихии, перекрыв доступ к магии всем остальным. Потому и приходится нам довольствоваться крохами. Но и этих крох бывает достаточно для того, кто умеет слышать магию мироздания».

Раньше я не понимала, о чем она говорит, но сейчас, когда мне удалось договориться со стихиями, слова наставницы больше не казались загадкой.

Я смотрела на живые стены Белвиля и шла, подгоняемая биением его каменного сердца. Тук… Тук… Тук…

Коридор долго петлял в недрах горы, но, наконец, длинный переход остался позади, и я оказалась в том самом зале, в центре которого стоял огромный камень. Меня тянуло к нему, все внутри трепетало, а какая-то неведомая сила подталкивала подойти и прикоснуться к неровной темной поверхности.

Я не стала медлить: сделала последние несколько шагов, мои ладони легли на прохладную поверхность, глаза закрылись, и я отпустила сознание, сливаясь с неподатливой душой белвильской твердыни. По рукам пошел холод. Он поднимался все выше, растекался по венам, я чувствовала, как леденеет тело, как цепенеют ноги, какими тяжелыми и неподвижными становятся руки. Создательница! Я словно бы сама стала камнем. Все чувства притупились, и с каждым мигом прошлое отступало далеко-далеко, словно его никогда и не было, а на смену моим воспоминаниям пришли иные. Я видела лица незнакомых людей, слышала их гортанную речь, наблюдала за сражениями и ощущала на языке вкус полыни. Времена года сменяли друг друга, люди – тоже, их становилось все больше: крепких суровых мужчин, статных, красивых женщин и больших, гораздо крупнее обычных волков. А потом все они исчезли, своды замка растаяли, и я увидела жертвенный камень с возложенными на него ягнятами и быками. Вокруг стояли курящиеся кадильницы, повсюду горели толстые восковые свечи, а прямо у алтаря стоял жрец и, воздев руки, громко произносил слова молитвы. Язык, на котором он говорил, был мне не знаком, но я почему-то решила, что это древнестобардский.