К несчастью, окна управляющего выходили в сад, и глазам егопредставилось то, что они не хотели бы зреть ни за какую награду: застывшее,привязанное к дубовой колоде тело, освещенное ледяной бледно-желтой луною… Нокаково же было изумление Елизара Ильича, когда он вдруг увидел женскую фигуру,выметнувшуюся из-за угла, а потом услышал настойчивый стук в двери и окна,выходившие на заднее крыльцо!

Не сразу он узнал графиню, ибо это полунагое, босое существос растрепанными волосами ничем не напоминало ту замкнутую, загадочную молодуюженщину, которая своей печальной красотою тронула одинокое сердце ЕлизараИльича и привлекла его к себе… Так вот кого спустил с лестницы разъяренныйСтроилов, вот кого вышвырнул из дому!

Сердце облилось кровью. Как был в исподнем, Елизар Ильичкинулся отпирать черные сени. Тут сверху донесся хохот Строилова, очевидно,тоже наблюдавшего за отчаянием графини и получавшего от этого зрелища истинноеудовольствие. Управляющий так и замер, вцепившись в засов. Постоял несколькомгновений, весь облившись ледяным потом… и тихо-тихо, на цыпочках, опасаясь лишнийраз перевести дух, прокрался к себе. Здесь он пал на колени под образа ипринялся сквозь слезы молить господа нашего Иисуса Христа и всех его святыхугодников спасти от неминучей смерти рабу божию Елизавету.

Просияй сейчас взор спасителя живым огнем, разверзнись вещиеуста, провозгласи всемогущий: «Вырви сердце свое из груди – и я спасу ее!» –Елизар Ильич исполнил бы сие немедля, с истинным восторгом; однако заставитьсебя отворить дверь и впустить барыню в дом не осмелился бы даже под угрозоювечных адских мук, потому что бог был далеко, а барин – близко. Строиловскогогнева забитый управляющий боялся куда больше гнева божия.

Вот так он и сидел под окошком, точил горькие слезоньки,наблюдая, как графиня кинулась в баньку, ища там спасения, а потом простоглядел и глядел на луну, всем существом своим, всем сердцем ощущая озноб,сотрясавший любимую им женщину, мучась ее мукою, как вдруг меж неподвижных,сильно удлиненных своими тенями яблоневых стволов различил две темные фигуры,крадущиеся как раз туда, где нашла убежище графиня, – к баньке.

Первой мыслью Елизара Ильича было, что это сам Строилов сосвоим лихоимцем-лакеем или кем-нибудь еще из беззаветно ему преданных дворовыхрешил снова выгнать на мороз жену, чтобы вовсе погубить ее, но скоро понял своюошибку. Эти люди были чужаки, не из барского дома, не из села. Елизар Ильич,знавший всех в округе, их ни разу не встречал.

Незнакомцы вошли в баню… и потянулись долгие, невыносимодолгие минуты. Сначала Елизар Ильич ожидал, что, наткнувшись на графиню, этилюди дадут стрекача или она, спасаясь, выскочит вон, и даже набрался храброститихонько впустить графиню в дом. Но время шло. Дверь баньки не открывалась.

Измученный Елизар Ильич припал лбом к стеклу. Быть может,она, пригревшись, уснула и ее застали врасплох? Или… ей не дали убежать?!Страшная картина отвратительного насилия вдруг возникла перед глазами; и этопереполнило чашу терзаний. Забыв все свои страхи, Елизар Ильич накинул на халатшубейку и, шаркая растоптанными «домашними» валенками, метнулся в сени. Небоясь больше шума, отодвинул засов, выскочил на крыльцо да так и ахнул, увидавтех двоих, спешивших прочь от баньки, неся какой-то длинный сверток, окутанныйтулупами. Сами же были в одних рубашках.

Ни минуты не усомнился Елизар Ильич в том, что за свертокнесут они. С истошным воплем: «Стойте, ироды!» – скатился с крыльца и полетелпо тропке среди сугробов и яблоневых стволов. Но не сделал и десятка шагов, каквдруг в баньке что-то грохнуло, и она оказалась объята пламенем с такойвнезапностью и силою, словно бы в каменку щедро сыпанули пороху, чтобы вызватьэтот пожар.

Елизара Ильича толкнуло в грудь горячею волною. Онопрокинулся навзничь, успев, однако, увидеть, что похитителей разметало взрывоми они лежат оглушенные, выронив свою ношу.

Тут уж Елизар Ильич не сплоховал. В два прыжка добежал доупавших людей, с невесть откуда взявшейся силою подхватил укутанное тулупамитело, перекинул через плечо, не чувствуя ноши, влетел в дом и затаился подлестницей, которая уже содрогалась и скрипела под множеством шагов.

Разбуженные взрывом граф, Анна Яковлевна и дворовыевыскочили в сад, а кто остался в доме, приник к окнам, вне себя от любопытстваи страха. Так что никому ни до чего не было дела, никто не мог помешать ЕлизаруИльичу, который, пыхтя, обливаясь потом, взобрался в мезонин и свалил накровать свою ношу.

Он уже был на последнем издыхании, руки-ноги подламывались,да и сердчишко, не привыкшее к таким дерзостным деяниям, прыгало, как у зайца;все же у него достало сил развернуть тулупы. С несказанным облегчением, увидавмилое лицо, понял, что графиня тяжко больна: ресницы ее были крепко зажмурены,рот страдальчески приоткрыт, лицо горит, а всю так и бьет ознобом. Елизар Ильичуложил ее в постель, укрыл до подбородка, навалив сверху еще и тулупы…

Строилов, конечно, не подозревал, что она в доме: лежитнебось в каком-нибудь сугробе или сгорела в баньке.

Ночь прошла беспокойно. Елизар Ильич так и не сомкнул глаз,даже не ложился, карауля под дверью и каждый миг опасаясь услыхать грознуюпоступь графа, идущего в спальню жены, чтобы вовсе прикончить ее… Но ничего неслучилось. Суматоха постепенно улеглась. Злоумышленники, успев очнуться, ушлиот погони. Все вернулись в дом, вволю наглядевшись на пожар. Наконец-то насталатишина.

На рассвете, когда Степанида, зевая с подвывом, понесла водудля умывания графини, которая обычно вставала рано, раздался грохот упавшейлохани, причитания и вопли: «Ой, беда, помогите, барыня помирает!»

Елизар Ильич и потом не мог вспомнить, как взлетел наверх иприльнул к дверям спальни, не в силах оторваться от созерцания воспаленноголица с обметанными губами, пока на пороге не возник ошалевший от изумленияСтроилов, а рядом – сонная, помятая, в папильотках Анна Яковлевна с выражениемзлобы в чуть раскосых темных глазах. Когда их взор коснулся Елизара Ильича, тотзатаил дыхание, уверенный, что любовница графа непостижимым образом обо всемдозналась… Но нет, она, ни словом не обмолвясь, повернулась и ушла, волоча пополу подол кружевного пеньюара; ушел и граф, что-то бормоча себе под нос иукрадкою обмахиваясь крестом…

Елизар Ильич едва нашел в себе силы скрыть восторг, обуявшийего, когда на лице Строилова, кроме гневной растерянности, он заметил и промелькнескрываемого облегчения.