Она глядела расширенными глазами на оплывающую свечу, всеглубже погружаясь в некое блаженное оцепенение, даже не замечая, что щекаВалерьяна небрита и колет ее руку.

Да что случилось? У него и лицо будто бы иным сделалось.Нет, это не тот, кто унижал ее каждодневно грубостью и злобою. Это совсемдругой человек!

Вдруг он быстро покрыл поцелуями ее кисть, перебрав пальцыпо очереди, пощекотал губами ладонь и запястье, от чего у Елизаветы мурашкипошли по коже, а потом вскочил так внезапно, что она, решив, что все кончилось,едва смогла справиться с охватившим ее разочарованием и устыдила себя за это, ипожалела себя… Но Валерьян метнулся к столику с винами, наполнил бокал ипротянул Елизавете.

– Выпей, – сказал он мягко, – прошу тебя, выпей!

Елизавета растерянно качнула головой.

– Но мне не хочется, – шепнула, недоверчиво вглядываясь вего прозрачные глаза и, к своему восторгу, видя в них все тот же ласковый свет.

Он кивнул.

– Я знаю. Но, понимаешь, мне так хочется поцеловать тебя, ая уже пил сегодня и боюсь, что тебе будет неприятен этот запах. – Он улыбнулся,и эта неожиданная деликатность, эта виноватая улыбка заставили сердце Елизаветыглухо стукнуть где-то в горле.

Не отрываясь от его глаз, она поднесла бокал к губам имедленно выпила сладкое, терпкое вино.

Оно было вдобавок и очень крепким. Елизавета поняла это ужечерез мгновение, когда по телу вдруг разлился жар, а комната внезапно качнуласьвправо… влево… Она так давно не пила вина!

Елизавета услышала тихий смех и не тотчас поняла, что самасмеется, пытаясь нашарить у горла завязки ночной рубахи, но не в силах отыскатьих.

– Тебе жарко? – опять послышался тихий, вкрадчивый шепот,такой ласковый, что у нее задрожало сердце. – Погоди. Я помогу. – И в ту жеминуту она ощутила его губы на своих губах.

Даже и потом, позже, она не могла вспомнить, каким был этотпервый и последний поцелуй Валерьяна. Тогда казалось, что она пьет все то жекрепкое и сладкое вино. Голова кружилась все сильней. Это был поцелуй, подобныйлакомству, которое она очень любила, но которого так долго (вот уже год, современи римского карнавала!) была лишена, а сейчас она снова и снованаслаждалась им.

Сознание затуманилось от внезапно взявшего ее в плен желанияощутить рядом мужское тело. В миг просветления почувствовала руки Валерьяна насвоей обнаженной груди… Потом он повел Елизавету куда-то; потом они вместеповалились на кровать… и очарование растаяло, как снег под июльским солнцем,ибо натиск Валерьяна был груб и стремителен, как у насильника, который спешитсломить свою жертву. От нежности не осталось и следа: в любви его интересовалотолько собственное удовлетворение. Он насыщался яростно, с хриплой бранью,приподнявшись над Елизаветой и уставясь на нее ничего не видящими, побелевшимиглазами, не давая ей отвернуться и отвести взгляд, словно бы черпал новое иновое наслаждение в зрелище ее разочарования.

Господи, все это уже было. Все это уже было с нею!..

Елизавете удалось наконец повернуть голову и утереть оподушку злые слезы, как вдруг в нос с такой силою ударил запах этой несвежей,пропахшей потом постели, что она вскинулась вся в холодном поту, еле сдерживаяпозыв тошноты. Вдобавок свеча, стоявшая у изголовья, осветила на подушкедлинный черный волос, скрутившийся змейкой, и тут Елизавету вновь едва невывернуло наизнанку. Так она с охотою улеглась в ту самую постель, где онблудил с Аннетою и со всеми прочими? Будто побитая собачонка, приползла кхозяину за случайной, мимолетной ласкою?

Оттолкнув Валерьяна, опрометью кинулась к столу и приняласьбольшими глотками пить сырую воду из умывального кувшина, чувствуя, что ещемиг, и ее вырвет прямо на пол, отчаянно боясь взрыва новой ярости Валерьяна.Именно этот страх помешал ей тотчас уйти (да и как бежать по дому голой?!), азаставил вернуться к измятой постели. Она старалась дышать чуть-чуть, но запахгорячей плоти все назойливее лез в ноздри. Теперь Елизавета никак не моглауйти. Ноги сделались как ватные, к тому же Валерьян держал ее за руку.

– Ну что? – Голос уже был совсем другой. Сытый исамодовольный. – Я тебя замучил?

Она слегка раздвинула губы в улыбке.

– Теперь ты поняла, что я раскаиваюсь истинно? – произнес оннастойчиво, и Елизавета послушно кивнула. – Я связан с Аннетою слишком долго…Привык, да и жаль было ее прогнать. Это она научила меня пренебрегать тобою, –говорил Валерьян, уставясь на жену бесхитростными, широко открытыми глазами. –Но теперь с нею все кончено. Утром отошлю ее в Санкт-Петербург. Теперь я твой,вполне твой! – И он вновь пылко поцеловал ей руку.

Елизавета, которая мечтала только о том, чтобы убратьсяотсюда как можно скорее и никогда в жизни больше не ложиться в эту постель,пусть даже Валерьян лопнет от злости, похолодела: неужто он опять набросится нанее?!

Валерьян, наверное, решил, что она онемела от счастья, иголос его зазвучал увереннее:

– Однако мечтаю, чтоб никаких тайн не было меж нами, Лизхен.Разве мыслимо супружество, в коем муж и жена хранят себя в секрете друг отдруга? Видите, я нараспашку весь, а вы – будто за семью печатями.

Елизавета пожала плечами:

– Сами знаете, как состоялся наш брак. Да ведь вы никогда нио чем и не спрашивали…

– Не считал себя вправе! – значительно воздел палецВалерьян. – Особливо после выражения воли монаршей ничего не видеть и неслышать, чему я был послушен. Однако со вчерашнего дня устои мои несколькопоколебались. Да вот, взгляните!

И он подал Елизавете смятую бумагу, кругом исписанную,развернув которую, она прочла:

«Дражайший друг Строилов! Куда ты, к черту, подевался, все ився позабыв, в том числе и долги свои, совсем даже немалые?! Вдобавок Селина иЖужу, коих ты взвалил на мои плечи, меня и знать не желают, а все просятся ктому доброму барину, который умел их обеих враз…»

Тут Валерьян, глядевший из-за плеча Елизаветы, хихикнул,выхватил письмо и перевернул его другой стороною с восклицанием:

– Ах, нет, Лизхен, это все не для вашего сведения! Я былтогда человек холостой, а светская жизнь устанавливает свои правила. Вы вотздесь читайте!

Она вновь обратила глаза к письму: