«…а потому все мы были много озадачены внезапностью твоегоотъезда. После него веселая наша компания любителей зеленого сукна началараспадаться необратимо. Небезызвестный тебе Николка Бутурлин тоже покинул нас…отправившись к праотцам! Случилось сие в высшей степени неожиданно и нелепо.Сам знаешь, что наш приятель был в подчинении у коменданта Петропавловскойкрепости, и выпала ему карта идти на дежурство как раз в ту ночь, когда в сиюкрепость обманом проникли три злоумышленника и совершили налет на камеру, вкоей, по слухам, содержалась какая-то иностранка, недавно исчезнувшаянеизвестно куда. Ходят слухи, будто она была самозванка, выдавала себя за дочьпокойной государыни… а может быть, имела на то основания… Сие толком никому неведомо, распространение слухов о ней всячески пресекается.

Убивши стражника той камеры, где сия особа содержаласьранее, но ничего не выведав, злодеи предприняли попытку добраться до тюремныхзаписей, дабы проследить след исчезнувшей, однако на шум прибежали караульныесолдаты, водительствуемые нашим храбрым Бутурлиным, и схватились с разбойниками.Все последние были убиты в перестрелке, а Николка словил злодейский удар ножом,от коего умер на месте. Имена злодеев остались неизвестны, как и подлинныезамыслы их, однако двое из них как будто поляки, а третий, труп коего я виделсобственными глазами, мужчина лет тридцати, гигантского роста и богатырскогосложения, напоминающий какого-нибудь корсиканского бандита…»

* * *

Елизавета продолжала прилежно водить по строчкам глазами, нобольше ничего уже не понимала. Ею овладел даже не страх, а какое-то досадливоенедоумение: да неужели злоключения ее еще не закончились?! Она ни минуты несомневалась, кто были люди, искавшие «таинственную наследницу». Месть Ордена,запоздалая месть! Значит, она должна не проклинать императрицу, ввергнувшую еев пучину сего брака, а благодарить ее, ибо это было спасение ее жизни?

Впрочем, сия догадка поразила ее куда меньше, чем весть огибели тюремщика (значит, Макара, ее благодетеля, добрейшей души, уже нет вживых!) и Николки Бутурлина. Поистине, какое-то проклятие небес, какое-то злодолжно быть сокрыто в Елизавете, ибо она приносит несчастье всем, с кем нисоприкасается в жизни. И даже несчастный Бутурлин заплатил за их давнюю,мимолетную, но такую трагическую встречу… Какое странное, роковое совпадение!

Она так глубоко погрузилась в свои воспоминания, что незаметила, как Валерьян вынул письмо из ее пальцев, и пришла в себя не прежде,чем он дважды потряс ее за плечо:

– Лизхен, Лизхен, ради бога, ответьте! Что все сие означает?

– Спросите об том друга вашего, – шепнула она, отводя глаза.– Я здесь, при вас была, почем мне знать, что творилось в крепости?

– Нет, я не о том, – настаивал Строилов. – Поймите, ятерялся в догадках относительно решения императрицы, а теперь и вовсе головакругом идет. Скажите лишь одно: вы и впрямь – она… о коей здесь написано? Та,которую друг мой называет дочерью покойной государыни? Вы – наследницапрестола?!

Елизавета вскинула взор, пораженная нотками восторга иблагоговения, прозвучавшими в его голосе, и увидела, что лицо графа быловоодушевленным, почти счастливым.

– Елизавета, о господи! Мог ли аз, недостойный, надеяться настолькое милосердие судьбы!.. – Глаза его алчно сверкнули, и сердце Елизаветыболезненно сжалось: так он думает не о ней… не о ней, а о себе и своей удаче! –Знайте, я ваш душой и телом! Я жизнь готов положить на восстановление вашегоимени и наследных прав! Я знаю многих недовольных, которые ринутся за нами попервому зову!..

– Ох, – тихо молвила Елизавета, откидываясь на подушку, –ох, боже…

Валерьян тотчас навис над нею со своими жадноприоткрывшимися губами, но Елизавета уже обрела силы. Вывернулась из егообъятий, вскочила, завернулась в халат, подобрала распустившуюся косу.

– Погодите, сударь, – промолвила она, взглянув на графастоль сурово, что он невольно застыдился своей наготы и торопливо нырнул врубаху, пригладил волосы, силясь принять елико возможно пристойный вид. –Остерегайтесь об сем говорить! Вы и сами не знаете, какие беды можете навлечьна себя. Не напрасно монаршая воля нас с вами обрекла на заточение в глуши: этотолько для пользы вашей! Хоть я и не та, за кого вы меня принять желаете, замной издалека тянется кровавая рука, пощады не ведающая. Уничтожьте письмо сиеи не вспоминайте о нем никогда. Я вся в воле вашей, готова быть женою покорною,но не требуйте того, чего я дать не в силах. Ничем не воротить меня на прежнююстезю, даже и не пытайтесь, молю вас для вашей же пользы! Оставьте мечты о ярмевысшей власти для тех, кто для сего предназначен по праву рождения, будьтелучше милосердным отцом крестьянам нашим – вот в чем ваше определение. Смягчитенаказание челобитчику, отмените бракосочетание малолетних и вознагражденыбудете куда более, нежели при опасных чаяниях…

Она говорила быстро, глотая слова, вся дрожа страшнойвнутренней дрожью при виде того, как менялось лицо Валерьяна.

Не будь Елизавета так встревожена, она могла бы дажерассмеяться, глядя, как, подобно луковой шелухе, слетают с графа маскивожделения, неудовлетворенного тщеславия, несбывшихся надежд и остается одна,привычная, намертво приклеенная, – личина тупой злобы.

Елизавета замерла на полуслове, внезапно поняв, что еедоводы для него – как об стенку горох, что весь сегодняшний вечер был не чеминым, как ловушкою. Не самой хитрой, но в которую она тем не менее тотчаспопалась, потому что хотела этого… И одному дьяволу ведомо, что изобрететтеперь Валерьян, чтобы выместить на ней свое разочарование!

Она вся сжалась, будто в ожидании удара, и тут Строиловсильным рывком опрокинул ее на постель и навис сверху.

– Вот так, да? – спросил он негромко. И, к изумлениюЕлизаветы, вдруг расхохотался. – Вас, стало быть, вполне устраивает нынешнеесуществование? И мне от вас опасаться нечего? Например, тайного послания к еевеличеству с жалобою на суровое обращение.

– О чем вы? – простонала Елизавета, силясь отвернуться, еевновь замутило от зловонного дыхания мужа. – И в мыслях я никогда не держалаподобного!

– Говорила же тебе, глупец! – раздался рядом женский голос,и Елизавета содрогнулась, словно от хлесткого, с оттяжкою, удара. Это был голосАнны Яковлевны.

А вот и она сама появилась из-за полога, где, очевидно, итаилась все это время в ночной кофте и чепце, глядя с ненавистью нараспростертую Елизавету.