Он остановился, будто натолкнувшись на прозрачную стену, и оглянулся – посланец Конклава уходил в другую сторону, к шлюзам. Но Клод все еще чувствовал на себе взгляд – рассеянное, но неусыпное внимание камер и систем электронного слежения.

Всевидящий взгляд командора Рихтера, второго Прайма.

– «Я видел, как она падает. Это сделаете вы, командор, и теперь я в этом не сомневаюсь. Вы сделаете это, зная последствия, без жалости и сострадания – но вы все еще не знаете, что сделаю я!»

Интермедия IX.

Его разбудило пение.

Голоса, горланящие похабную песню. Несколько секунд он отчаянно цеплялся за уходящий сон, в котором не было холода, и боли в изрезанных запястьях. Но тот убежал далеко, так, что не осталось даже памяти о нем – только смутное ощущение спокойствия и безопасности, невозможное в этом месте.

Он с трудом повернул затекшую шею, и глубоко вдохнул, глядя на звезды. Лицо онемело от холода, зуб не попадал на зуб, но дышать приходилось ртом – нос был забит сгустками крови. И так было лучше: не слышать запахов, не знать, что варится в котелке, подвешенном над костром – ведь уже несколько дней он почти ничего не ел.

Он перевернулся, и подтянул под себя ноги, обхватывая колени, пытаясь хоть немного согреться. Цепочка, соединяющая его правую руку, и левую щиколотку, казалась ледяной, пальцы немели, соприкасаясь с ней. Заметив его движение, от группы поющих отделилась тень – почернела, выросла на фоне костра, и резких очертаний грузовых машин.

– Выпить хочешь? – Тень присела в паре шагов, в свете луны блестели голубые глаза и стальное кольцо на горлышке фляги. Рука с флягой придвинулась, качнулась. Человек не смотрел в его сторону, ожидая ответа.

Пленник не потянулся за ней, продолжая разминать пальцы. Выждав с полминуты, человек разочаровано вздохнул и сам приложился к горлышку. Крякнул, тряхнул бородой и заговорил:

– До Фаэтона дней восемь. Ты, гляди, с голоду сдохнешь.

В голосе не было сочувствия – обычная констатация факта. Пленник словно не услышал этих слов. Человек повесил флягу на пояс, и придвинулся ближе:

– А ведь ты у меня в гостях. Мог бы у костра сидеть, свинину жрать. Черканул бы пару строчек, назвал пару имен – и был бы свободный человек.

– Не убедительно. – Тихо выдохнул пленник. – Вы плохой купец. И вы повторяетесь.

Бородач ухмыльнулся, и издал низкий рычащий звук, видимо, смех.

– Согласен, плохой. Не то, что ты, Дэвид, или твой покойный отец. Но я тебя уверяю, мое терпение закончится прежде, чем ты помрешь с голоду. Знаешь, что делает с человеком пара горячих углей, если засунуть их в нужное место?

– Но я нужен вам живым, и не покалеченным – иначе вы не сможете обналичить вексель, который я вам выпишу. Я нужен вам, Дарио, больше, чем вы мне.

– Да? И кто же из нас не жрал три дня? И сидит на холоде в одних штанах?

– Тем хуже – еще немного, и я ничего не смогу для вас сделать…

– Еще немного – и ты достанешь меня вконец! Подпиши этот гребаный вексель – и иди на все четыре стороны!

– Дарио, мы же с вами взрослые люди. – Пленник говорил невнятно, его губы дрожали от холода. – Мне нужны определенные гарантии.

Дарио снова рассмеялся, и, ухватив его за волосы, дернул к себе, свалив на песок:

– Мы не в борделе сделку обсуждаем. – Прорычал он Дэвиду прямо в ухо. – Могу тебе гарантировать, что привяжу тебя к своему кару, и протащу по хайвею, если продолжишь торговаться!

– У вас есть то, что нужно мне. – Голос Дэвида сорвался. – И я не против заплатить! Но только в том случае, если вы гарантируете мою безопасность. Я обещаю обналичить вексель лично, как только вы доставите меня в город…

– В Хокс я не сунусь, сколько бы ты не обещал. У тебя там целая армия.

– Я могу обратиться в представительство купеческой Гильдии в Фаэтоне, но оно сможет заплатить гораздо меньше.

– Ни тебе, ни Гильдии я не верю. Я доверяю только тому, что вижу, или могу взять в руки. А ты, со своими дурными советами, мне совсем не помогаешь. Выпиши вексель на мое имя, которым бы я смог распорядится сам.

– Сделав это, я больше не буду вам нужен. Я верю вам не больше, чем вы верите Гильдии.

– А у тебя есть выбор? – Дарио оттолкнул его, и встал. – Даю тебе времени до утра. Придумай, как заплатить за свою свободу – или останешься здесь, в песке!

Его шаги прошуршали по песку, и стихли, оставив Дэвида наедине с холодом, светом луны и далеким потрескиванием огня. Пение прекратилось, охранники разбрелись по карам. У костра осталась только пара караульных, вяло переругивающихся за картами. Дэвид лежал к ним спиной – сил, чтобы подняться, уже не было. По песку перед ним вяло скользил круг света – охранник в пулеметной башне головного кара, служившей заменой сторожевой вышки, обшаривал прожектором окружающие дюны. Свет казался кристаллическим расплывчатым пятном, пробиваясь сквозь слезы.

– Интересы, отец? – Прошептал Дэвид. – Какие интересы у этих зверей? Как с ними говорить, скажи?

Слова словно вытолкнули какую-то пробку, застрявшую внутри, и слезы потекли еще сильнее. Дэвид Картель, захваченный в плен работорговцами на дороге в Эрг, избитый, изморенный голодом, плакал, ненавидя себя за это.

Ему снова удалось заснуть – или показалось, что удалось. На короткое время холод стал почти неощутим, и луч, гуляющий по песку, превратился в солнечный. В жаркий луч полдня на холмах Хокса, пробивающийся между головками подсолнухов. Они были такими реальными, что он даже протянул руку, чтобы дотронуться до них, ощутить упругое тепло лепестков – но браслет, врезавшийся в рану на запястье, грубо остановил его, отобрав солнце. Оставив только электрический свет.

Прожектор почему-то остановился, и теперь светил прямо на него, холодно и резко. Дэвид заморгал, поднял руку, прикрывая глаза – и, словно от самого этого движения, прожектор лопнул.

С тихим хлопком разлетелись осколки, погружая лагерь во мрак. Перед глазами танцевали яркие пятна. Между ними Дэвид с трудом разглядел движение: вскочили охранники у костра, а затем что-то накрыло их, словно еще одно пятно, большое и расплывчатое, прошло между ними, сбивая с ног.

Закричал человек.

Вопль, прозвучавший со стороны каров, отразился от холмов дробным эхом. И стих после еще одного хлопка – выстрела из игольника, за которым последовала секунда хрупкой тишины.

И новые крики – резкие отрывистые команды, хриплая ругань Дарио, звон распахивающихся люков в бронированных машинах. В темноте еще раз хлопнул игольник, а затем с долгим шипением в небо над лагерем взлетела невыносимо яркая красная звезда – охранник запустил осветительную ракету. Дрожащее алое сияние раздвинуло мрак, вырезая из него грани грузовых каров, выступы бамперов, черные фигуры охранников, выбегающих из машин. И неподвижное нечто у костра, точно зверь цвета песка, присевший на четыре лапы.