Он оглянулся, впервые увидел, как высоко взобрался. ДалекийКиев как на ладони, видны княжеский и боярские терема. Крыши блестят какрасплавленное золото, а нижний город с его домами кожевников, оружейников,мясников, горшечников пока еще подернут туманом, сквозь который бодропробиваются синеватые дымки от выпечки хлеба.

Пробравшись чуть выше, вздрогнул, ноздри уловили запах. Дажетень запаха, но кожа по всему телу пошла пупырышками, а сердце, что и такколотилось часто-часто, вовсе затряслось, как сухая горошинка в стручке. Онпробирался вдоль каменной стены, где грубые трещины и расщелины в камне странноскладывались то ли в черты нечеловеческого лица, то ли в звериную морду, нотакого неведомого зверя, что вроде бы и не зверь вовсе…

С бешено колотящимся сердечком он пошел совсем тихо.Отовсюду за ним следили глаза неведомых существ, он чувствовал себя маленьким ижалким. Необычная тишина навалилась, как будто набросили на голову толстуюмедвежью шкуру. Не то что птицы, не слышно даже стрекота кузнечиков, не порхаютбеспечные бабочки… В каменной стене трещины все шире, каждую оплетаютскрученные темные корни деревьев, дикий виноград жадно цепляется за любуюопору, под ногами старые перья… А еще — размолотые огромными ступнямиветочки!

Дыхание остановилось. Всего в десятке шагов впереди зиялаогромная трещина, которой еще неделю назад не было. Он тогда лазил здесь, играяв печенегов и варягов, помнит.

Он сделал еще пару шагов, застыл. Огромная дыра в стене изсерого гранита, перед пещерой широкая блестящая плита. Сверху медленноопустился сухой листок, на миг застыл, но легкое дуновение ветра без усилийпотащило листок к краю плиты. Он пытался зацепиться, но поверхность плиты блестелакак зеркало.

Карл набрал в грудь воздуха, крикнул:

— Эй, ты здесь?

Из пещеры дохнуло жаром. Карл отступил, глаза с ужасомвыкатились, заморгали. Красный огонь, смутно напоминающий человеческую фигуру,но размером со вставшего на дыбы медведя, выдвинулся из пещеры. Оранжевыеискорки плясали по красной стене огня, огромной и невероятно широкой. Карл,который в облаках всегда видел причудливые терема, скачущих коней, воинов игневливых богов, сейчас рассмотрел в огне великана, у которого грудь как бочка,толстые руки, глаза горят оранжевым. Рта устрашенный Карл не рассмотрел,лицо — сплошной огонь, но два оранжевых колодца уперлись в него с такойсилой, что он почувствовал, как на одежде начинают трещать волокна.

— Смертный… — прорычал огонь. — Смертный!

У Карла вспыхнули ресницы. Он отступил на шаг, рукойприкрылся от жара. Голос задрожал, едва выдавил:

— Ты явился за княжеской кровью…

Огненное чудовище пророкотало громче, жар опалил пальцы:

— Да!.. Я приду и возьму… Я сожгу!.. Я уничтожу…

Карл вскрикнул срывающимся голосом:

— Так прими эту жертву!

Он видел, как страшная огненная фигура приблизилась еще нашаг. Страшный жар выжигал глаза, волосы трещали и начали скручиваться, как припожаре. Сквозь пелену в глазах видел, как вершина огненной стены слегка загнуласьк нему, такому маленькому и отважному, а оранжевые глаза метнули две слепящиемолнии.

— Ты?.. Ха-ха!.. Зачем мне крохотная козявка?.. Я сожгувесь муравейник!..

— Затем, — прокричал Карл, — что я — сынкнязя Владимира! Во мне его кровь!.. Во мне кровь великого Рюрика!.. НеВладимир, а я — последний, в ком кровь Рюрика!

Он выхватил из-за пазухи кинжал. Пальцы обожгло. От боли наглазах выступили слезы, что сразу же превратились в пар. Стиснув зубы, онпокрепче ухватил рукоять, взглянул в страшное огненное лицо.

— Беги… — проревел бог. — Беги, козявка…

Сухой жар сжигал кожу на лице, он чувствовал, как вспухаютпузыри, а одежка вот-вот вспыхнет.

— Жить не по уму, — прошептал он, — а почести!

Огненный бог неверяще смотрел, как крохотный мальчишка без размахаударил себя в грудь острым железом. Лезвие вошло с трудом, мальчишка побелел,детские пальчики судорожно сжались на рукояти. Губы превратились в твердуюполоску, в глазах кричала боль, но лишь сильнее нажал, лезвие медленнопогружалось в грудь.

Когда лезвие коснулось сердца, боль стала невыносимо острой.Он заплакал, в последнем усилии вогнал железо, разрывая плоть, глубже, покарукоять не уперлась в грудь.

— Вот я, — сказал он. Закашлялся, кровь горячейструйкой хлынула изо рта. Он сделал шаг, ноги дрожали и пыталисьсогнуться. — Вот я… потомок Рюрика!.. Прими жертву…

Мир качался, ноги подкашивались. В ушах стоял шум, но сквозьрев крови в черепе внезапно услышал победный рев боевых труб, что звучалисверху. Он шагнул в страшный жар, ноги подкосились, рухнул на раскаленныйтвердый камень. Последней гордой мыслью было, что сумел даже упасть нажертвенную плиту, сумел, смог, он герой, он умер, зато Киев будет жить…

Солнце поднялось из-за края земли, но костры по необъятномупеченежскому стану еще горели. С крепостной стены они выглядели как опрокинутоена землю звездное небо. Владимир с самой высокой сторожевой башни молчаприкидывал, сколько там воинов, всякий раз сбивался со счета, а потом и вовсемахнул рукой. В любом случае придется отсиживаться за стенами. Хотя перваястычка далась очень легко. Даже очень.

Внизу у ворот толпился вооруженный люд. Волчий Хвост орал,размахивал мечом, выстраивал и подравнивал. Владимир хмурился, затея еще разпопытать счастья не очень нравилась, печенегов все больше, второй раз уже такне попадутся…

Волчий Хвост проорал, выпячивая грудь:

— Запомнили, сукины дети?.. Ни шагу от стен! Ктоослушается хоть на шаг, я не только наплюю на его кости, но и дом его разорю,дабы не смел подводить боевых другов!

Врата заскрипели, масса поспешно хлынула на простор. На этотраз Волчий Хвост решил испытать в бою пеших, все молодые да зеленые, настоящеговрага не нюхавшие.

Владимир видел сверху, как без нужды суетятся, перебегают сместа на место, выстраиваются хоть и быстро, но с немужской поспешностью.Правда, выстроились быстро, подровняли ряды.

Печенеги, завидев противника уже по эту сторону стен,заорали и ринулись нестройной лавой. Напрасно умелые военачальники кричали ипытались наладить атаку. Киян горстка, к тому же пешие, по виду — молодые,здоровые, таких рабов можно дорого продать в земли Востока…

Волчий Хвост заорал, выпучив глаза. Разом поднялись луки,воздух задрожал, завыл, сотрясаемый множеством тяжелых стрел. У пеших луки ещедлиннее, а стрелы убойнее. С земли стрелять сподручнее, туча тяжелых какдротики стрел пошла вверх по очень длинной дуге.

Печенежская лава еще не набрала скорость, как стрелыобрушились железным градом. Раненые кони ржали, поднимались на дыбки, мешаядругим, падали, о них спотыкались, падали, ломая ноги и сбрасывая всадников.Стрелы все летели и летели, тяжелые и с острыми как бритва кончиками, надконской лавиной стоял неумолчный крик страха и боли. Однако лава еще неслась,хоть и сильно замедлила бег, а стрелы все били и били, бросая под ноги конейскачущих сильных молодых батыров…