и называл он своим божеством, в других случаях, не обинуясь именовал, однако, варварской страной (une province barbare). К королю он питал нескрываемое недоброжелательство, хотя на словах к нему обращенных и уверял в глубоких верноподданнических чувствах. Семейные узы, если бы даже имели для него значение (чего ни где и ни в чем не видно), теперь уже совсем почти распались. Мать умерла четыре года назад; остававшийся в живых брат был предан Густаву, и потому с Георгом у него не могло быть близости; жена, после несчастного 20-летнего супружества, умерла незадолго перед тем, в 1785 г. Из двух законных сыновей, один умер малолетним; другого, Магнуса Вильгельма, мальчика 14-ти лет, собираясь теперь переселиться в Россию, он брал с собой. Густав, дававший разрешение на выезд отцу, не желал отпускать сына, который также глядел на выселение в ненавистную Россию с неприязнью. Но ни королевская воля, ни сопротивление Вильгельма не имели успеха. При отъезде Спренгтпортена Густав оказал ему новую милость. Экспатриация по шведским законам была сопряжена с отчислением в пользу государства десяти процентов со стоимости имущества; король освободил Спренгтпортена от этого платежа.

II. В России и против Швеции

Спренгтпортен приехал в Петербург в сентябре 1786 г.

Несмотря на не особенно блестящее денежное положение, (по некоторым сведениям у него было в кармане всего 1. 000 риксдалеров), он прибыл из Швеции на собственной яхте. В Петербурге «Егор Максимович» нанял большой дом, имел для прислуги двух французов камердинеров, выездного лакея, повара. При нем, для большего достоинства, состоял вывезенный им из Швеции поручик Эренстрём, в качестве как бы адъютанта[111].

В русской столице наш шведский выходец был принят на первых порах хорошо: он являлся интересной новинкой. Баронский титул и grand train, который он сразу повел, были необходимым дополнением для того, чтобы высшее общество радушно открыло ему свои двери. Императрица дала ему чин полковника, но тотчас вероятно осведомившись, что в шведской службе он командовал бригадою, произвела в генерал-майоры. Почти одновременно ему пожалован и камергерский ключ[112]. О содержании, которым также не замедлили, сведения расходятся. По словам саксонского дипломата Гельбига, Спренгтпортен получил для первого обзаведения 600 душ крестьян, 3. 000 руб, жалованья и 2. 000 руб. в ежегодную пенсию сверх жалованья. Сам же Спренгтпортен, в своей вышеуказанной записке Императору Павлу, говорит, что получил на путевые издержки 8. 000 руб., столько же на экипировку и 500 душ, с обещанием кроме того вознаградить за финляндские его имения[113]. Позднее, по указу 1-го марта 1795 г., Спренгтпортену была назначена прибавка к пенсии в 1. 800 руб. «без влияния курса», т. е. золотом, так что он получал до 10 тысяч руб. в год.

Вскоре последовало назначение Спренгтпортена командиром двух стоявших в Кременчуге эскадронов, состав которых имелось в виду увеличить. Но сам он продолжал оставаться в Петербурге. Здесь он не замедлил сойти с первого плана и не избег насмешек, на которые светское общество так падко. А Спренгтпортен давал для них довольно поводов, как хвастливостью, характером и своеобразными манерами, так и претензиями и мотовством при тощем кармане. Не прошло нескольких месяцев, как он уже занимал у разных лиц мелкие суммы, по нескольку десятков рублей, которые к тому же неаккуратно выплачивал. Был и такой случай, что, проигравшись до копейки, герой наш целую неделю жил на счет своего камердинера — француза, заложившего для того собственное свое платье. Самая личность Спренгтпортена и характер, по мере того как их узнавали ближе, не могли не заставить весьма многих избегать его. Упомянутый выше Ребиндер пополняет портрет его следующими чертами: «Генерал Спренгтпортен был высокого роста, полный, так что мог внушать страх. Орлиный нос, маленькие, пронизывающие насквозь глаза и надменный взгляд давали его фигуре нечто хищное, производившее в общем отталкивающее впечатление. Высокомерный и порой дерзкий с высшими и с теми, кто осмеливался с ним ровняться, он был справедлив, услужлив, даже щедр к своим подчиненным, пока они готовы были слепо повиноваться всем его желаниям. Дары, которыми природа его осыпала, и некоторые другие хорошие его качества омрачались честолюбием и себялюбием без границ, ненавистливым и мстительным характером, раздражительным и мрачным нравом.

В начале 1787 г. состоялось известное путешествие Императрицы Екатерины в Крым. Спренгтпортен, эскадроны которого находились на пути проезда Государыни, также отправился в путешествие, но был не в свите Императрицы, а получил приказание ехать отдельно, прямо на Киев. Это не могло, конечно, несколько не охладить действительного камергера. В Киеве, проигравшись, он особенно бедствовал от безденежья, тем более что и в дороге жил на широкую ногу, возил свою кухню и пр. В Херсоне его путешествие кончилось, и он должен был возвратиться прямо в Петербург.

Конец 1787 г. можно считать начальным пунктом вредной деятельности Спренгтпортена для России, хотя и у неё на службе. Открылась война с Турцией. Требовалось напряжение сил в этом направлении. Между тем Спренгтпортен одновременно стал побуждать Екатерину к недоброжелательным действиям против Густава. По осени того же 1787 г. он представил ей мемуар о положении шведской Финляндии и предлагал проект предоставления ей независимости, созвания там сейма и пр. При неприязни Екатерины к Густаву, эти измышления подливали масла в огонь. Следующей весной, когда отношения Швеции к России сделались крайне натянуты и Густав искал предлога к ссоре, Спренгтпортен вновь засыпал Екатерину своими соображениями о действиях в Финляндии и даже в Швеции во вред Густаву. Об этом было рассказано в своем месте. Все стратегические соображения русских военачальников должны были отступить на задний план: все лавры Спренгтпортен предоставлял себе, притом на счет русской казны. Он был убежден в своей силе и влиянии на финляндцев и уверен в победе. О неоднократных внушениях Екатерине, действовать подкупом, было также говорено. Это была одна из основ его будущего влияния — не к великой, надо признать, чести финляндских его соотечественников.

Между тем Густав явился на русской границе, и война началась. Выл конец июня. Спренгтпортен служил русской Императрице около полутора года, но оставался шведским подданным. Положение его было, очевидно, очень щекотливое.

Шведский посланник в Петербурге, барон Нолькен, по специальному поручению Густава, явился на выручку. Он советовал Спренгтпортену просить о перемещении к той части русской армии, которая действовала на юге против Турок. Король предупреждал, что будет в пребывании его в Петербурге видеть нарушение верности, в которой тот ему клялся, и напоминал законы, установляющие меру взыскания за поднятое против отечества оружие. Нолькен продолжал:

«Если в этом отзыве короля есть как будто намек на внушенные его