Миллер принесла еще чашки и чайник с кипятком. Когда она вышла, Уинифрид начала разливать чай.

– Ну, как там военное производство? – наконец спросил Сентджон.

– Прикуси язык, – посоветовала Селия. – Ты бы сам попробовал!

– Не мой стиль, солнышко, – ответил Сентджон.

Вновь воцарилось молчание.

– Ну, как вы обе? – спросила Уинифрид, но отвечать им явно не хотелось.

– Тетечка! – сказала Сисили и посмотрела на Сентджона взглядом, означавшим, что это чисто женская тема.

Раздав чашки, Уинифрид поделилась главной своей новостью:

– Вы слышали? Кит записался в летчики.

Нет, никто из них об этом не слышал, и все трое сохранили полное равнодушие.

– В голубой форме он будет чудесно выглядеть. Она очень пойдет к цвету его глаз.

Никто не возразил, только Селия добавила:

– Джон говорит, что в летчики идут самые скверные выскочки.

– Полагаю, дорогая, Кит будет держаться от них в стороне.

– Я ведь только сказала, что говорит Джон. А вовсе не про Кита.

– Да-да, конечно.

Вслед за чашками появилось только что испеченное печенье. Просто было слышно, как осыпаются крошки. Против обыкновения Уинифрид прибегла к иронии:

– Вот и вкусненькое.

Ответом была новая пауза. Сентджон хмурился чему-то своему. Селия смотрела в пространство пустым взглядом. Только Сисили словно бы хотела что-то сказать, и Уинифрид ободряюще ей улыбнулась.

– Сегодня я получила письмо от Джемса.

– Как приятно, дорогая. Что он пишет?

– Да ничего.

– О!

– Вполне естественно! – зло сказал Сентджон. – Письма с войны – не его жанр!

Сисили ахнула.

– Не говори гадостей, – вступилась Селия за зятя.

– Ничего подобного. Это чистая правда. Неудивительно, что во Франции все летит к чертям, когда там орудуют ваши два идиота и им подобные!

– Сентджон! – вмешалась Уинифрид. – Что с тобой сегодня? Разлилась желчь?

– Ничуть! У меня все отлично! – Он вскочил с дивана и отошел с чашкой к окну, повернувшись спиной к комнате.

– А я знаю, что с ним, – сказала Селия ехидно, когда Уинифрид успела пожалеть, что не пьет чай в одиночестве. – Ты побывал в мобилизационном пункте, верно? И не отрицай! Ты сам сказал нам в прошлом месяце, что собираешься туда. И все дело в этом, верно?

– А мне ты ничего не говорил, Сентджон!

– Хотел устроить вам сюрприз, тетя.

– Только сюрприз устроили тебе, – продолжала Сисили, почуяв болезненную мозоль, на которую можно было со вкусом наступить. – Что произошло, Сентджон? Ну же, выкладывай! Неужели тебя не произвели сразу в генералы?

– Хватит!

Селия и Сисили дружно рассмеялись.

«Выкладывай»? Как странно выражается нынешняя молодежь!

Уинифрид решила снова вмешаться, пока не поздно.

– Но ты был там, Сентджон? Ездил туда сегодня?

Сентджон кивнул, и чашка застучала по блюдцу у него в руке.

– Так расскажи, милый, прошу тебя! Какой чин тебе присвоили?

– Старший кашевар и посудомой, – объявила Сисили, и они с Селией вновь залились смехом.

– Никакого, – ответил Сентджон, величественно игнорируя смех.

– Как никакого? – Уинифрид ужаснулась при мысли, что его могли сделать сержантом. – О чем ты говоришь?

– Вы слышали, тетя. Мне не присвоили чина, потому что меня не взяли. Признали негодным для строевой службы.

Смех сразу оборвался. Уинифрид прижала ладонь ко рту. Что, если Ангел Смерти все-таки парит где-то рядом? Сентджон обернулся к ним с печальным достоинством.

– Боже мой! Милый, ты болен? Сядь же, сядь!

Сисили и Селия сразу встали – то есть настолько сразу, насколько у них получилось, – и потащили его к дивану. Сисили предложила ему свою подушку, но он благородно отказался.

Сентджон глубоко вздохнул, откусил печенье и объяснил:

– Четвертая категория. Вот куда меня отнесли.

– А…

– Я был просто убит, можете мне поверить.

Сентджон милостиво позволил утешать себя.

– Ну, еще бы, милый! Но они обнаружили, чем ты болен?

– … … … и … … – произнес Сентджон на безупречной латыни запись, которую вручил ему военный врач.

– Ах! Бедный мальчик. Это звучит так страшно! Но все-таки, что с тобой?

Три женщины не спускали глаз с Сентджона, пока он, вздохнув еще раз, доедал печенье. Какой он мужественный, какой спокойный! Он расскажет, когда соберется с силами. Они нетерпеливо ждали его ответа.

И наконец дождались.

– Плоскостопие, вывернутость колен, расстройство слуха.

На несколько секунд воцарилось гробовое молчание. Первой его нарушила Селия, словно стараясь сдержать кашель. Сисили не обладала ее выдержкой и сдавленно хихикнула. Селия предостерегающе махнула ей, но начало было положено, Уинифрид не выдержала первой, и все трое захлебнулись смехом.

– Бедненький Сентджон, – еле выговорила Сисили, – тебя же даже в местную оборону не возьмут с такими недугами…

– Ну почему же? – возразила Селия. – А практиковаться в стрельбе по мишеням?..

Новый взрыв смеха. Сентджон остался невозмутим и достал портсигар, чтобы окутаться дымовой завесой, пока они не придут в чувство. А с Селией Кардиган он найдет случай посчитаться. Но тетушка словно бы вспомнила о приличиях и принялась его утешать:

– Ну, ничего, милый. Ты ведь можешь стать организатором противовоздушной обороны, как Джек.

Хм! Слишком мало, слишком поздно! Сентджон не желал утешиться так легко. Он щелкнул зажигалкой и затянулся.

– Немедленно погаси! – вскрикнула Селия.

Сентджон внезапно ощутил, что восстановить достоинство пока невозможно, и взял еще печенье.

Миллер доложила о мистере Роджере Форсайте, и тот с порога обозрел сцену в гостиной Уинифрид.

– Не понимаю! Я всегда опаздываю. Почему такое веселье?

Миллер не знала, а те, кто знал, не были расположены объяснять. Роджер сел на табурет у рояля и поставил портфель на его крышку.

Вскоре все пришло в норму. Глаза были утерты, горла прочищены, затребован и подан свежий чай.

– Ну, Роджер, – сказала Уинифрид, – что у тебя нового?

Селия и Сисили снова завелись, но ненадолго, так как обе устали смеяться, и вскоре умолкли, переводя дух. Селия прижала руку к боку. Сентджон презрительно фыркнул и затянулся сигаретой.