– Вот видишь, мы с тобой наговариваем на человека без всякихдоказательств. Кроме поджатого собачьего хвоста и блатных замашек, нет ничего.Собачьи сложные эмоции вообще не стоит обсуждать, мы с тобой в этом ничего непонимаем. А приблатненность бывает и в людях, вовсе не связанных с уголовныммиром. Это в воздухе сейчас витает, это модно, поневоле человек перенимает. Темболее если он побывал в Чечне…

– Нет, – покачала головой Соня, – он не играет в блатного.Наоборот, старается это скрыть. Он играет в нормального. Но глаза… Я не знаю,как объяснить. Вот, помнишь, мы были в зоопарке? Мы обе тогда заметили, какиестрашные, пустые глаза у медведя, особенно если он прямо на тебя смотрит. Тымне еще рассказала тогда, что медведь – самый коварный и жестокий зверь, хотя всказках он всегда простоватый и добрый. Ты говорила, медведь может задрать дажетого, кто кормил его с раннего детства. Он притворяется покорным,дрессированным, человек не ждет от него беды, и вдруг он нападает неожиданно изадирает насмерть, ни с того ни с сего. Потом мне еще папа рассказывал, какмедвежонка вырастили на буровой, в тайге. Он был ласковый, смешной, его вселюбили. А он вырос и задрал до смерти двоих геологов, именно тех, которые егомолоком из соски откармливали.

– Ты хочешь сказать, у Федора такой же страшный взгляд, каку медведя в зоопарке? – улыбнулась Вера.

– Иногда бывает.

– Ладно, пора спать, – вздохнула Вера, – я постараюсь завтранайти тот злосчастный факс, если, конечно, не выкинула. В любом случае, когдаперезвонит Курбатов, я договорюсь о встрече. Может, это внесет хоть какую-тоясность? Хотя, конечно, лучше было бы вообще не влезать… Но знаешь, пока нетсерьезных оснований думать о человеке плохо. Давай мы с тобой оставим все нашидетективные игры за скобками, будем жить, как жили, и Федор ни в коем случае недолжен почувствовать, что мы в чем-то его подозреваем. Если он злодей и бандит,это может насторожить его. А если нормальный человек, то ему будет оченьобидно. Ты согласна?

– Да, это логично, – кивнула Соня, – тем более другоговыхода у нас нет. Он ведь просто так не исчезнет…

Вера долго не могла уснуть. Давно рассвело, а она все лежалас открытыми глазами, смотрела в потолок и думала.

До сегодняшней ночи она не испытывала к Федору ничего, кромеглубокой благодарности. А теперь прибавилась еще, и жалость.

У человека было жуткое детство, он рос в грязи и ненависти,он прошел армию, служил в какой-то кошмарной части с дедовщиной исадистами-старшинами. У Веры волосы дыбом вставали, когда он рассказывал проармию. А потом Чечня, тоже грязь и ненависть. Об этом он даже рассказывать нехотел…

Все в его душе переломано, и напыщенность, опереточныйнадрыв вполне понятны. Ему хочется красивых чувств, высокой любви.

Конечно, история с сестрой звучит не правдоподобно, но еслиФедор и лжет, то прежде всего самому себе. Кому не больно признавать, чтородная, любимая младшая сестра стала проституткой? Он потому и молчал о нейраньше.

А в Соне сработал детский жестокий максимализм. В этом онатак похожа на свою маму… Чужой, другой, значит, способен на все. Верить нельзя.Десятилетнему ребенку сложно понять, что за приблатненностью стоитбеззащитность, какая-то душевная неуклюжесть. Человек, выросший в грязи, всюжизнь будет бояться грязи и предательств. Он не виноват, что у него было такоедетство, он не умеет формулировать свои чувства, однако это не значит, что онничего не чувствует. Взгляд как у медведя в зоопарке… О Господи, он ведьчеловек, а не медведь. Он так пропитался грубостью и жестокостью, что дажедобродушный пес от него шарахается, а десятилетний ребенок подозревает Богзнает в чем.

Он не врет, просто фантазирует, сдабривает грубую жизненнуюпрозу красивыми и возвышенными страстями. Ему хочется, чтобы все выгляделоярко, как в кино. Уж злодеи, так непременно кровавые и беспощадные.

Если бы фирма «Стар-Сервис» была действительно мафиозно-бандитской,то никакие ее факсы к чужим людям не попали бы. Скорее всего маленькаяполуавантюрная фирмочка-однодневка. Таких много сейчас. Люди запутались вдолгах, быстренько закрылись. Разве серьезный бандит стал бы так говорить потелефону, как этот Курбатов? Разве он стал бы объяснять, извиняться, умолять?

Конечно, с Антоном Курбатовым стоит встретиться. И Федорулучше об этом не знать. К его сестре все это вряд ли имеет отношение. А онналомает дров сгоряча. Надо самой потихоньку разобраться, поискать факс. Ведьправда, был такой странный факс, просто адрес и что-то про Брунгильду…

Вера обратила на него внимание именно потому, что текстнаписан от руки, даже изучала почерк, вспомнила свое старое университетскоеувлечение графологией. Надо поискать. Может, и не выкинула вместе с другиминенужными бумагами? Жалко, если все-таки выкинула. В последнее время столькоприходится переводить, голова кругом идет.

Да, скорее всего с фирмой «Стар-Сервис» получилась нелепаяпутаница, и Федина сестра здесь вовсе ни при чем. Возможно, девочка Наташа ивляпалась в какую-нибудь неприятную историю, и Федя теперь яростно ищетвиноватых. А их, может, и вовсе нет. Девочка сделала глупость, дала себяобмануть…

Вера никогда эту сестру не видела, но поверить в радужнуюнаивность современной юной девицы, у которой мама была судомойкой, а братвоевал в Чечне, все-таки сложно.

Вере было до слез жалко неуклюжего, сильного и при этомсовершенно беззащитного Феденьку. Ей захотелось обнять его, погладить поголове, как маленького. Вряд ли его пьяница-мать делала это часто…

Было раннее ясное утро. Отчаянно щебетали птицы. Солнце ужепробивалось сквозь задернутые шторы. У Верочки наконец стали слипаться глаза.

В голове вдруг всплыла знаменитая шекспировская фраза: «Онаего за муки полюбила, а он ее – за состраданье к ним». Вера усмехнулась просебя, уже почти во сне. У Шекспира все это плохо кончалось. Бедный,настрадавшийся мавр взял и придушил красавицу Дездемону. А она ведь егопожалела, даже полюбила.

* * *

Инне Зелинской было трудно открыть глаза. Веки отяжелели, вголове гудело.

«И что лее я так надралась?» – спросила себя Инна.

Давно настал день. Инна разлепила веки и несколько минуттупо глядела перед собой, на задернутые бледно-голубые шторы. За окном яркосветило солнце. Мягкие голубоватые блики ложились на светлый лаковый паркет.

Нет, из этой красивой квартиры она никуда не переедет. ПустьСтас сам катится, а она не переедет. Хрен ему! Наверняка можно найти какие-тоходы, чтобы его отсюда выставить. Конечно, братков она не наймет. Не такаядура, получится себе дороже. А вот хороший адвокат может многое. Дорого,конечно, но на такое дело отец даст.