А может, удастся убедить Люси ночевать в офисе вместе с ним? Едва ли. Он хотел укладывать ее на шелковые простыни, а не на потертый диван. К тому же Люси не пожелает отвлекаться от своих обязанностей в Оксфорде. Когда они расставались сегодня утром, она попросила Тристана вечером не приходить – полный завал с работой.

Он перебрал остальные письма. Очередную записку от Блэкстоуна, наверняка с вежливыми угрозами, бросил в корзину для мусора, не распечатывая.

Телеграмму от издателя «Манчестер гардиан» отложил в стопку с важными письмами.

Конверт без обратного адреса – почерк явно женский, почти как у Блэкстоуна. Случалось, женщины вынюхивали его текущий адрес и забрасывали любовными посланиями… Он присмотрелся внимательнее, и от нехороших предчувствий закололо в затылке. Почерк камеристки матери! Он помнил его – случалось, мама была слишком слаба и не могла писать сама. Тристан надорвал конверт.

Милорд,

должна известить Вас, что моя госпожа, графиня Рочестер, прошлой ночью исчезла из Эшдауна и местонахождение ее неизвестно. Среди прислуги ходят разговоры, что ей было небезопасно оставаться дома. Полагаю, она хотела бы проинформировать Вашу светлость; Ваше возвращение пробудило в ней силы. Надеюсь, мое послание доберется до Вас, так как у меня есть причины считать, что за мной следят…

Письмо было отправлено три дня назад. Следовательно, мама отсутствовала уже четверо суток.

– Ави! – ледяным голосом крикнул Тристан. – Собирайся. Мы едем в Эшдаун.

Джарвис, слуга отца и по совместительству его шпион и телохранитель, стоял у кабинета Рочестера, закрывая собой дверь.

– Уйди прочь с дороги или умрешь, – любезно сообщил Тристан.

Джарвис отпрыгнул, словно встал босиком на горячие угли. Тристан беспрепятственно вломился в кабинет:

– Где она?

Рочестер восседал за столом и оценивающе сузил глаза, увидев позу сына – тот словно готовился к броску.

– Тристан. Как вовремя. Я хотел послать за тобой.

– Странно. Чего-чего, а изменения правил я не ожидал.

Рочестер осторожно наблюдал за его приближением.

– Я говорил, что наблюдаю за тобой. И все, что я увидел, – обычное нежелание сотрудничать…

Тристан обошел вокруг стола и встал прямо перед отцом.

– Вы дали мне три месяца, – сказал он в лицо Рочестеру, прямо в его холодные глаза. – Они еще не истекли.

– Больше нет необходимости ждать, поскольку…

– Где графиня?

– Подпиши вот это. И она вернется.

Рочестер, не прерывая зрительный контакт, постукивал пальцами по лежащему на столе документу. Тристан взглянул на него, почти ничего не разбирая – красный туман застилал глаза, – однако рассмотрел достаточно, чтобы опознать брачный контракт. Уже подписанный и скрепленный печатью достопочтенного графа Уиклиффа.

Он отступил на шаг и выдернул из трости клинок. Настолько быстро, что послышался звук рассекаемого лезвием воздуха.

Рочестер окаменел. Его глаза забегали; он смотрел то на острие стального клинка, подрагивающее вблизи его щеки, то на лицо сына.

– Ты не посмеешь…

– Не посмею что? Искромсать старый ковер Гарри? Еще как посмею. – Кончик лезвия вонзился в любимый Рочестером королевский гобелен, прямо в основание древа.

– Нет! – Рочестер попытался перехватить клинок. Затем сообразил и потянулся к шее Тристана.

Тристан оказался быстрее.

Отец впился пальцами ему в руку, стараясь разжать кулак, на который уже был намотан его галстук.

– Где она?

– Ты ведешь себя неподобающе, – прохрипел Рочестер, пытаясь вырваться.

Тристан тряхнул его:

– Где она?

– Не знаю.

Легкое движение правым запястьем, и лезвие рассекло столетний шелк, словно масло.

– Я не знаю, где она! – выкрикнул Рочестер. Его холеное лицо перекосилось от злобы.

Тристана захлестнула волна гнева. Однако интуиция редко его подводила: отец говорит правду. Мать исчезла, но все пошло не по плану Рочестера.

А значит, ублюдок только что обманом пытался заставить сына подписать себе смертный приговор. Беспокоился, что рычаги давления на Тристана существенно ослабли.

Тристан отпустил галстук отца, однако клинок не убрал.

– Что говорит ее камеристка? Или она тоже исчезла?

Рочестер высунул кончик языка и коснулся уголков рта. Его глаза были налиты кровью. Наверное, Тристан выглядел еще ужаснее, иначе отец не прилип бы к месту, боясь пошевелиться.

– Девчонка сбежала. Мы ее нашли. Твердит, что ей ничего не известно. Пришлось отпустить.

– И устроить за ней слежку.

– Разумеется, – отрезал Рочестер.

Тристан сделал мысленную пометку – разыскать девушку, выяснить, не причинили ли ей вред, и расспросить подробно. Ведь в прошлый визит она пыталась что-то сказать, да только чертов Джарвис спугнул.

Граф уставился на испорченный гобелен. Разрез был не меньше фута.

– За это я сокращу твое содержание до нуля.

Тристан тряхнул головой:

– Никогда не видел, чтобы вы так беспокоились о людях, как беспокоитесь об этом куске ткани.

Рочестер презрительно скривил верхнюю губу:

– Люди смертны. Идеи, традиции и величие живут долго – даже после того, как плоть сгниет в могиле.

Тристан кивнул. Тиран есть тиран. Верен своим предкам, увековеченным на гобелене. Они завоевывали и отстаивали титулы и имущество во множестве войн, хладнокровно используя подданных как пушечное мясо. В жилах Тристана течет та же кровь; он мог бы стать намного хуже, чем есть: абсолютным монстром и вдобавок легкомысленным развратником. Вот только… он не такой.

Он не такой.

Тристан всмотрелся в генеалогическое древо, где раскручивалась спираль с именами всех, кто ему предшествовал. Он интуитивно чувствовал, что сначала спас бы нищего в лохмотьях и лишь потом позаботился о материальных ценностях. Тристана передернуло от воспоминаний: здесь, в кабинете, рядом с изувеченным гобеленом, Рочестер год за годом пытался выбить из него этот врожденный инстинкт. А между делом убил котенка или даже двух. Твой отец не выбил из тебя дурь, а, наоборот, вбил.

Он вложил клинок в ножны, смерил Рочестера презрительным взглядом и вышел из кабинета, не оглядываясь. Было ли его поведение порой извращенным? Несомненно. Однако Рочестер не преуспел, стараясь поколебать его устои. А самое поразительное, что и ему самому понадобилось слишком много времени, чтобы это понять.

Когда Тристан забирался в ожидавшую у заднего входа карету, ему пришло в голову, что, возможно, мать давно планировала побег. Задним числом он сообразил: прощаясь с ним в их последнюю встречу, она как-то подозрительно намекала, что прощается навсегда.