С Жанной все было по-другому. Наоборот, это он ощущал себя женщиной, из которой выпотрошили все живое, все сколько-нибудь значимое для мужчины. Ореол ее женских чар был столь восхитительным, что он и слова не мог вымолвить. Зато она могла ему сказать, а может быть, и говорила только не словами, а своим ясным взором: "Что, малыш, готов?!" И он будто отвечал: "Готов…" В эти минуты она сияла божественной красотой: никогда он не видел столь прекрасной улыбки, таких разудалых и вместе с тем нежных глаз, такого без единого изъяна ухоженного тела!

Он благоговел перед нею, и вместе с тем его садистская душа где-то глубоко внутри загоралась ненавистью: "Что же она со мной делает, сука!" Но на протесты у него не было сил. Чаще всего, опустошенный и разбитый, он засыпал и дивился тому, что после таких встреч не мог несколько дней подряд прийти в себя.

Кто знает, может быть, он и тяготился этим своим изнеможением, обвиняя про себя Жанну в чудовищном ее превосходстве над его мужским достоинством. Как бы то ни было, он согласился взять Петрова на должность охранника, что привело Жанну в некоторое замешательство: что бы это значило? Петров, в свою очередь, к великому огорчению Жанны, решился-таки поработать в охране Долинина. Сутки на работе, двое — дома. Никакой ответственности да и опасности. Кому вздумается нападать на Долинина, фактического хозяина района.

Но время распорядилось по-другому. Петров снова стал нервничать, когда Жанна уходила на свои ночные дежурства. Однажды она сказала ему, что едет в командировку в Челябинск.

— Сама или со шведами?

— Сама, сама не волнуйся, — оборвала его Жанна.

Она уехала, а на душе у Петрова было крайне неспокойно. Он не мог уснуть, часами смотрел телевизор и никуда не выходил из дома: благо ему дали двухнедельный отпуск в связи с отъездом Долинина в Италию.

И вот надо было так случиться, что однажды в субботний день он увидел по телевизору Жанну с Долининым на сочинском пляже.

Когда Жанна вернулась, он ничего ей не сказал, только заметил:

— Загорела… А я тут смотрел телевизор и все сожалел, что в Челябинске скверная погода, дожди, буреломы…

— Ну, положим, не все время были дожди. Были и просветы, — улыбнулась Жанна. Однако замечание Петрова привело ее в раздражение. Она ушла в свою комнату и повернула ключ в дверном замке.

— Ты шлюха! По своей природе шлюха! Ты отдавалась всем, кому я говорил, не потому, что дело требовало этого, а потому, что тебе хотелось отдаться. Меня, сука, не провести тебе! — кричал Долинин всякий раз, когда перебирал лишку.

— Что тебе надо от меня? — спрашивала Жанна и неизменно слышала в ответ:

— Ничего мне не надо от тебя. Хочу избавиться, а не могу. Ни одна баба не может мне дать того, что ты даешь. Мне и Ксавье сказал: "Ни одна француженка не сможет сделать того, что делает Жанна". Международный класс! — и Долинин выругался таким усложненным многоэтажным матом, что Жанна неожиданно для себя расхохоталась и бросилась в объятия к своему озверевшему любовнику.

— Вот таким я тебя люблю! А ну еще раз заверни по матушке и по батюшке!

Долинин скомкал Жанну в своих медвежьих объятиях.

— Господи, сколько же в тебе развратности. Если бы можно было бы вывернуть тебя наизнанку и заглянуть, как ты скроена внутри, что там у тебя такое, что я не могу тебя променять ни на какую другую сучку?!

— Убей меня! — шептала Жанна. — Убей и посмотри, что там у меня внутри, а потом расскажешь мне. Я все равно выживу. Я долго буду жить! Вот увидишь, всех переживу, а сейчас дай мне расцеловать тебя по демократическому централизму — снизу доверху и сверху донизу! Что делает мой мальчик. Проснулся! Ну иди же ко мне…

Петров помнил, какой была Жанна в первые две недели их скоропалительной любви. Это был ураган, шквал, атомная война! И как менялась она в лице. Какой прекрасной становилась, когда ее захватывало желание, и какая божественная красота пронизывала всю ее женственность, когда она едва не задыхалась от нахлынувшего на нее чувства: и слезы, и смех, и легкое чарующее душу постанывание, и ароматное дыхание тела, и просветленность широко распахнутых глаз, и огнедышащие прохладные губы, и крепкие, как морские камешки, соски, и тело точно одна сплошная мягкость, то жаркая, то холодная, то с испариной, а то с промозглыми пупырышками, точно льдом по ним кто прошелся, и как восхитительная завершенность — алые скользящие в нектарном волшебстве распахнутые гениталии, две огромные подогретые медузы, ладонь свободно входит в их расщелину — всего этого теперь не было у Петрова. Все это принадлежало кому-то другому. Жанна и сама ему призналась:

— Я не могу без любви. Я — однодневка. Мотылек. Сегодня люблю, а завтра ненавижу! Почему я такая? Не знаю!

Она отговаривала Петрова жениться на ней. Все равно все ее браки заканчиваются бедой. Не может она быть постоянной. "Я верная, но не постоянная", — любила она шутить и добавляла: "Я постоянная в своей неверности". И Петров признавался ей: "Хочу такую. Пусть неделя, пусть один день, а хочу такую…" И тогда Жанна кричала:

— Таким и только таким я тебя люблю!

Все в прошлом. Все кончено. Теперь она с Долининым. Что нужно этому старому борову? И дикая злость заклокотала в Петрове: убью, падаль, убью! И все-таки она спасла меня. Уговорила борова. Все покупается и продается в этой стране. Касторский уже гуляет на воле. Говорят, еще кому-то досталось за то, что нанесли моральный ущерб дьявольскому ювелиру. Говорят, он какой-то грандиозный контракт заключил с Западом, и ему выделили огромную сумму не развитие культуры. Знает, чем брать хитрая лиса. А Долинина ненавидит больше всего на свете. Вот столкнуть бы их, коварная мысль пришла в голову бывшего капитана милиции. Но он тут же отбросил этот свой никчемный коварный замысел, вряд ли Касторский примет его в свои сообщники. Надо действовать самому. Против Долинина и государство вроде что-то замышляет. Тут он снова представил Жанну в объятиях своего босса, и в глазах у него потемнело. Вторые сутки нет Жанны! Он налил себе полный стакан анисовой. Выпил. Схватился за голову, снова представив Жанну с Долининым, вспомнил, с какой трепетностью она отдавалась ему, Петрову, как он был счастлив с нею и как все рассыпалось в прах в один миг. Он решительно вскочил, выбежал на улицу, сел в машину, и, как полоумный, помчался к мебельному магазину. Там Жанны не было со вчерашнего дня. "Вот так дежурство!" — сказал про себя Петров и крепко выругался матом.

Не задумываясь, он направился к загородному особняку Долинина. Машину оставил поодаль. Сел на поваленный столб и стал думать. Он знал себя, знал, что в решительные минуты к нему приходит абсолютное хладнокровие.

Не до конца в его голове сложился план действий. Для него важен был всегда удачный вход в ситуацию, а там, как подскажет обстановка, лишь бы общая канва была намечена. Он знал, что сейчас его встретит охранник Андрей, скажет, какого черта он приплелся. Так и случилось.