описывать нынешнее Зоино бедственное положение, те издевательства, которым подвергаются тамошние работники. Спохватилась лишь тогда, когда заметила в глазах Шмидта торжествующий, злорадный огонек.

– А вы же все обижаетесь на меня, – сказал насмешливо, – считаете и жадным, и извергом, и душегубом. Кричите повсюду, что вам плохо здесь живется. Как же ты тянешь сюда еще и подругу? А?..

– Нам просто хочется быть вместе, – досадливо ответила я, поздно поняв свою оплошность. – У ее хозяина недавно погиб сын в России, может быть, поэтому он так озлоблен на всех.

Насмешливость на лице Шмидта тотчас же сменилась угрюмым выражением. «Россия, Россия, проклятая страна!» – пробурчал он злобно и, сильно ссутулившись, зашагал прочь. Но через мгновенье остановился, кинул через плечо: «Ладно, на днях я собираюсь нах арбайтзамт[51], наведу там справки о твоей подруге. Если ее господин действительно не станет возражать – так и быть, возьму… Но учти, если она окажется бездельницей – выгоню вас обеих. Без промедления! Зофорт!»[52]

В тот же вечер я написала Зое о состоявшемся разговоре, просила, чтобы и она, в свою очередь, постаралась подействовать на хозяина. Если бы наша с ней задумка осуществилась!

Ну, что еще? С запозданием получили поздравительное новогоднее письмо от Маргариты. В конверт вложена фотокарточка. Наша маленькая Гренка хорошенькая, как кукла. Как она выросла! Вот встретила бы ее случайно на улице – наверняка не узнала. Пишет Маргарита все то же – живут по-прежнему в лагере для перемещенных лиц, сама она работает в конторе на какой-то небольшой фабрике. Обещает как-нибудь вырваться на пару деньков, навестить нас.

31 января

Воскресенье

Не думала я сегодня беседовать с тобою, мой дневник, но отложить записи о таких известиях – невозможно. Взяты нашими Великие Луки, а затем и Шлиссельбург!!! Уничтожены полностью пять немецких дивизий и два пехотных полка, захвачено большое количество техники, оружия, боеприпасов. Шлиссельбург наш! Это значит – прорвана 16-месячная блокада Ленинграда! Это значит – мой любимый город выстоял, выжил, не могли сломить его ни голод, ни огонь, ни беспрерывные бомбежки и обстрелы. Мы все сегодня и смеялись, и плакали от счастья.

И опять, как в тот день, когда мы впервые услышали о Сталинграде, я не знаю, куда себя деть от лихорадочного, беспокойного, тоскливого смятения – там, далеко, гибнут в святой борьбе с проклятыми фашистскими палачами молодые жизни, льется кровь, а я здесь сижу в благоденствии и бездействии и не могу, не знаю, чем помочь им…

Но это еще не все. Началось крупное наступление советских войск на Северном Кавказе – на днях освобожден город Черкесск. Активизировались также действия красных в районе Воронежа – здесь фронт продвинулся на Запад уже на 150 километров, освобождены от оккупантов сотни городов, поселков, деревень… Как видно, последние часы доживает и 6-я армия Паулюса в Сталинграде.

«Зашевелились» наконец также и союзники – возобновили продвижение в Африке и овладели городом Триполи.

Эти добрые вести принес опять Игорь. В их достоверности сомневаться не приходится – обо всем узнал от пленных англичан, у которых, как видно, имеются надежные источники связи. Сколько было у нас опять разговоров, споров, дебатов! Василий авторитетно заявил: Шлиссельбург издавна считался «замко́м» Петербурга. Его потеря для немцев означает не только крах их надежд на взятие Ленинграда, но и полный моральный крах. Ведь почти за полтора года осады они наверняка постарались превратить Шлиссельбург в неприступную крепость, заковали его в бетон и сталь. И вот теперь этот «замо́к» сломан, открыт!

А давно ли, давно ли газета «Новое слово», бахвалясь, писала: «Можно считать, что Ленинград уже пал! Зажатый стальным кольцом блокады, он должен сам поднять руки или подохнет от голода и огня». А как они – еще так недавно! – отзывались о Сталинграде: «Скоро битва за Сталинград станет символом борьбы Европы за свободу!» Вот и стал Сталинград символом борьбы за свободу, только в другом свете!

И снова, и снова я думаю об Аркадии. Эх, Аркадий, милый, знал бы ты обо всем этом! Будь ты сейчас с нами, как радовался бы столь замечательным известиям!

Необычно откровенна и сегодняшняя газета. Кажется, впервые русско-немецкая пресса открыто призналась в том, что судьба всей Европы решается только на Востоке. Сообщается, что бои идут на всей линии фронта – тяжелые, оборонительные! – но что «доблестные немецкие солдаты с честью выдерживают все трудности и лишения». Имеется и совсем маленькая заметка о том, что немецко-итальянские войска оставили Триполи. Значит, все правда! Все правда!

Чтобы не дать померкнуть радости, мы не пошли даже к Гельбу слушать радио. Все равно нового ничего не добавят, а вранья и так хватает в избытке.

Что нового из повседневной жизни? Почти ничего. Сегодня у нас опять перебывало много народу – «болельщиков» по газете. Вера не приходила – не знаю, в чем дело. А я ни сегодня, ни в прошлое воскресенье так и не выбралась в Брондау, хотя и обещала девчонкам.

Да, меня так ошеломили сегодняшние новости, что я чуть не забыла о главном – вчера получили второе письмо из дома, все через того же неизвестного Курта. Тася накатала четыре страницы, и дядя Миша для Симы тоже почти столько же. Намекают, что фрицы стали злые, беспокойные, лютуют по любому поводу. Ранней весной выгнали всех оставшихся жителей – и стариков, и детей – на поля: пахать землю и сажать картошку. Голодные, обессилевшие люди едва волочили ноги. Тетя Лена Варго, что живет в конце деревни, не выдержала, взяла тайком из привезенных для посадки ящиков картофеля три клубня. И за это ее – старую, больную, седую – сволокли на берег речки, раздели донага, привязали к столбу и, глумясь и издеваясь, то били, то обливали холодной водой. Лишь близкие разрывы снарядов разогнали этих «цивилизованных» убийц и дали людям возможность притащить в дом теряющую сознание женщину, едва живую от боли, от стыда, от холода.

В остальном в письмах повторяется то, что и раньше, – что живут все по-прежнему в нашем доме, что овощей хватает до свежего урожая, а хлеб выменивают у солдат. И что очень страшно стало жить от снарядов и бомбежек. Письмо написано 15-го января, а сегодня уже 31-е. Неужели у них уже свои, наши люди! Счастливые, как я им завидую!

1 февраля

Эшелоны, эшелоны, эшелоны… Вот уже целую неделю катят и катят они день за днем в сторону России, груженные машинами, цистернами, танками, зачехленными орудиями. Что-то неладное происходит