Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да, старый, мудрый Маковский, как всегда, прав. Уверенные в своей исключительности, нацисты, посрамленные неудачами на фронтах, звереют все больше и больше. Сегодня днем наши «керлы» – Василий, Леонид и Миша – отправились к Клееманну в надежде выпить пива. Пришли, а там за одним из столиков уже сидели какие-то немецкие вояки в военной форме – может быть, списанные из армии по ранению, а может – отпускники. Увидав, что Клееманн наливает ребятам пиво, все трое, протестуя, громко застучали по столу своими бокалами. Затем один из них, рыжий, с крестом на груди, сильно захмелевший и слюнявый, прихрамывая, подошел к стойке и, пьяно погрозив Клееманну пальцем, заорал на него: «Сейчас же выгони этих вонючих скотов! Ты что – ослеп, не видишь – кто они?»
Резким движением он толкнул наполненную уже кружку, пиво, шипя, растеклось по стойке. Побледневший Клееманн молча взялся за тряпку, а рыжий «крестоносец» приблизился к ребятам и вдруг неожиданно рванул Лешку за грудки: «Убирайтесь вон, русские свиньи! Как вы смеете, большевистские ублюдки, заходить сюда?!»
Ну тут и дали им наши! Всыпали недобитым нацистам, как говорится, по первое число. И за «вонючих скотов». И за «русских свиней». И за «большевистских ублюдков!»
Клееманн, видя, что драка разгорелась нешуточная и что один из пьяных фрицев, спотыкаясь, побежал в соседнюю комнату к телефону, торопливо оттащил за рукав в сторону Василия, сказал негромко: «Прошу всех сейчас же покинуть мое заведение! Настоятельно советую вам без промедления поспешить домой и до вечера нигде не показываться…»
Нашим хлопцам пришлось выдержать трудный «кросс». Как они позднее нам рассказали – бежали прямиком, через поле, без остановки до самого дома. Сидя в комнате, мы с удивлением услышали, как загрохотала под быстрыми ногами приставная лестница на чердак. Мама испуганно выглянула в коридор: «Кто там? Что случилось?»
Запыхавшийся Василий высунул голову в отверстие лаза: «Анна Петровна, спрячьте в сарай лестницу, только быстро! И запомните: нас троих с самого утра нет дома – ушли в Брондау, или в Петерсхоф, или куда хотите…»
Но ребята напрасно боялись и нагнали страха на нас – никто их не искал. Побитые вояки не знали, откуда вдруг возникли в пивной «большевистские ублюдки», – вероятно, «не знал» этого и Клееманн. Оказывается, порядочный он все-таки человек.
Ну, что еще? Приходили сегодня Вера с Людмилой из Брондау. Люда вернула мне Пушкина, а я отдала ей (с большой благодарностью!) «Тихий Дон». Пообещала им, что непременно вскоре выберусь к Вере, а оттуда с ней вместе сходим наконец в Брондау. Надо и в самом деле побывать там. Хватит уже обещать.
…Ого, сколько я исписала опять бумаги! А хотела написать совсем немного. К тому же «перебрала» два «запретных» часа.
Все! Ложусь. Спокойной ночи.
10 февраля
Сволочная жизнь! Кругом обман, вранье, люди погрязли во лжи и лицемерии. Писаки из «Нового слова» заверяли: мол, бить «остарбайтеров» строго запрещено. Как же!!! Кто им, наглым, злобствующим нацистам, запретит это? Ведь они – «завоеватели», они считают, что мы для них – всего лишь бессловесный, затюканный рабочий скот, что они вольны распоряжаться и нашими судьбами, и нашими жизнями. Боже мой! Что же было бы, если бы и в самом деле им удалось завоевать нашу страну?! В какую беспросветную, глухую кабалу загнали бы они наш народ! Об этом страшно даже подумать!
Сегодня вновь произошла скандальная, еще небывалая доселе по своей жестокости русско-немецкая «драма» – Шмидт дико избил Василия.
Все утро Адольф-второй ходил по двору злой, как черт, явно выискивая, к чему бы придраться. Наорал на меня, зачем взяла не те вилы, ткнул в шею Мишку, который, как ему показалось, недостаточно быстро запрягал коней, обозвал «безмозглым идиотом» Лешку, когда тот не сразу понял, на какое поле следует возить навоз. Наконец нашел повод. Увидел выходящего из-за сарая Василия и, как коршун, налетел на него: «А-а, меньш, цигаретен раухен!! Поджог хочешь сделать?!»
– Я и не думал курить, – спокойно сказал Василий. – Просто ходил за своими рукавицами, что вчера забыл на «компосте».
Но сумасшедший пан уже, как говорится, спустил пса с цепи. Не слушая, что говорит ему Василий, разорался, что тотчас же отправит его в «холодную», что он давно уже раскусил его и насквозь видит большевистские замашки и что концлагерь уже снова плачет о нем.
– Иди, слушай, остынь! Не с той ноги, что ли, встал сегодня? Говорят тебе: не курил я! – бледнея, сказал Василий и, защищаясь от наскоков Шмидта, решительно выставил вперед локоть. Он шагнул уже было к нам, где мы с Симой нагружали навоз на телегу, но тут Шмидт, размахнувшись, с силой ударил его сзади по уху. От неожиданности Василий покачнулся, однако на ногах все же устоял. Обернувшись, он в ярости схватил Шмидта за руки, сильно тряхнул его.
– Ты что же это, сволочь, позволяешь себе? За что?! Я же ясно тебе сказал: не курил ни в сарае, ни за сараем! Какое право ты имеешь лапы распускать? Думаешь, поганец, что на тебя управы не найдется?
Так, не отпуская рук, кружась, словно в каком-то танце, и толкая друг друга, они оба с руганью достигли крыльца. Тут Шмидт быстренько скрылся в доме, а Василий вернулся к нам. Взглянув на него, я невольно вскрикнула.
– Что такое? – спросил Василий и провел ладонью по щеке. Ладонь тотчас окрасилась кровью. Ворот рубашки, пиджак тоже были измазаны кровью.
Василий, белый, как бумага, озадаченно посмотрел на нас. Руки его дрожали. «Ну, этого я ему, стервецу, не прощу!» – воскликнул он и, не выпуская из рук вил, решительно пошагал к дому. Мы с Симой (Мишки с Леонидом в этот момент не было, они повезли в поле навоз) прямо обомлели от страха. В груди у меня заныло, – казалось, сейчас произойдет что-то ужасное.
И точно. Через минуту послышались громкие крики Василия, истошный панский вопль, дребезжащие причитания старой фрау: «Вахмайстер, вахмайстер!» Мы увидели, как Шмидт с насосом в руках выталкивает Василия на крыльцо. Вот он несколько раз ткнул его в бок, в голову, в живот. Увидев, что Василий схватил оставленные возле дверей вилы, Шмидт проворно кинулся отнимать их у него. Ему вряд ли удалось бы это, если бы не помощь Клары. Визгливо