беря на себя ответственность за эту инициативу. Как и в первый период, в этом сговоре содержатся элементы конфликта: «демократы» и «умеренные реформаторы», конкурируя, стремятся ослабить друг друга. Клубы пытаются сделать «умеренных» невидимыми (смешивая их с «консерваторами» ЦК); Горбачев игнорирует «Демократическую платформу» на XXVIII Съезде партии.

Вплоть до выборов 1990 года партия воспринималась как властная инстанция. «Демократы» сражались за то, чтобы получить позиции в ее руководстве (ввод новых правил игры, война наименований, угроза раскола). Реформаторы ЦК также оставались в партии, а Горбачев отказался разделить ее на две части, стараясь, напротив, спасти внешнее единство.

Однако действия, совершаемые партклубами и «умеренными» реформаторами ЦК для завоевания или сохранения позиций в рамках КПСС, парадоксальным образом приводят лишь к ослаблению значения этой арены. Институциональный ритм, правила набора в аппарат, новая иерархия позиций, которую стремились ввести партийные клубы, воспроизводят правила игры, характерные для избирательной арены. Иными словами, клубы пытаются подчинить партию процессам, разворачивающимся в другом месте политического соревнования, которое к тому же конкурирует с партийным. Что касается реформаторов ЦК, то именно они подвели партию к самоубийству, признав de jure конец ее монополии на власть.

Постепенный переход «Демократической платформы» в оппозицию стал результатом последовательных ударов, которые ее руководители в общем-то не собирались наносить. Сначала они пригрозили выйти из КПСС, чтобы добиться перераспределения власти, а затем были вынуждены привести угрозу в исполнение. К этому их вынудили внутренняя радикализация (растущее дистанцирование с «коммунистическим» самообозначением; необходимость выдерживать конкуренцию со стороны уже перешедших в прямую оппозицию демократических партий и организаций, находящихся вне арены КПСС), а также вмешательство консерваторов, стремящихся вытеснить «Демократическую платформу» с внутрипартийной арены.

3. Размывание «неформальной» идентичности

После периода повышенной флюидности, связанной с выборами 1989—1990 годов, игра снова прояснилась, поскольку предвыборная арена приобрела большее значение, чем партийная; радикальность и «антикоммунизм» оказались козырями, позволяющими выиграть выборы; а противостояние между СССР и Россией стало определяющим. Эти ориентиры действуют как своего рода ограничения в ходе реконфигурации неформально-демократического движения и как факторы размывания идентичности неформалов. Последние уже частично утратили ее во время предвыборной фазы, слившись с демократическим движением; с марта же 1990 года они окончательно лишаются всего, что составляло их изначальную специфику.

Клубы теряют свою идентичность и превращаются в «партии». Акторы предчувствуют, что отныне все будет разыгрываться на предвыборной арене, и форма «партия» представляется наиболее адекватной для того, чтобы оставаться в игре. Речь идет о поиске взаимных различий посредством присваивания идеологических этикеток, а для неформального движения это небывалое явление. Участники движения, казалось бы, предвидят биполяризацию политического пространства, когда КПСС, став оплотом консерваторов, будет противостоять демократической коалиции. Однако они втянуты в соревновательную динамику, которая принуждает их образовывать все новые и новые партии, чтобы обеспечить себе какое-то место под солнцем в этом большом объединении. Таким образом, создавая множество партий, они действуют наперекор тому, к чему сами стремятся. Поле новых партий оказывается под действием весьма странной логики.

Неформалы-демократы отныне поддерживают правящую власть на российской арене. Начиная с выборов 1989 года Ельцин оказался центром притяжения; движение не только не может от него избавиться, но и все больше от него зависит. Он становится лидером движения неформалов-демократов без особого их желания. Когда он занимает руководящие посты (председатель Верховного Совета РСФСР в 1990 году и президент России в 1991-м), они становятся заложниками отношений сговора, в рамках которого у них почти нет возможности действовать самостоятельно. Эта форма сговора сильно отличается от той, что существовала между неформалами и партийными реформаторами в 1987—1988 годах. Тогда клубы были на стороне оппозиционеров и стали своего рода «лояльными революционерами»: они все дальше выходили за официально действующие рамки и вели двойную игру, не подвергая при этом сомнению сам сговор. В отношениях же с Ельциным вести двойную игру невозможно.

В двойном противостоянии «Россия/Союз» и «демократы/коммунисты» демократическому движению также приходится определять себя как «российское» (до тех пор неформальные клубы не определяли себя через национальную составляющую) и как «либеральное». Российская и советская исполнительные власти противостоят друг другу, в частности по вопросу выбора экономической программы. Демократическое движение поддерживает либеральный путь, отстаиваемый российскими властями. Лейбл «либеральный», в том виде, в каком он используется движением, имеет много смыслов: от антикоммунизма до защиты политической модели западных демократий (политический либерализм), и от «социальной рыночной экономики» до ультралиберализма (экономический либерализм). Упоминание этого наименования – способ поддержать союз с Ельциным. Отвергающие его (некоторые неформалы первой когорты по-прежнему придерживаются левых взглядов) оказываются исключены из движения и становятся в оппозицию Ельцину. Демократы, желающие преодолеть зависимость от Ельцина, вынуждены покинуть движение. Некоторые так и поступают, с 1992 года сближаясь с «центристами» или «националистами». Идентификация демократического движения с либерализмом означает разрыв с неформальным движением, которое определяло себя как «левое» (этот термин, как мы видели, тоже имел много смыслов). Движение, в том виде, какой оно принимает в результате этой реконфигурации, не имеет почти ничего общего с тем, каким оно было в начале Перестройки.

Формирование поля демократических партий

Привлекательность «партии» как институциональной формы

Первые попытки порвать с формой «клуба», как мы помним, относятся ко второй половине 1988 года, когда появилась «партия» «Демократический союз» и «народные фронты». Руководители «Московского народного фронта» (МНФ) стремились тогда создать «массовое движение» и считали, что клубы препятствуют этой трансформации. Со времен предвыборной кампании 1989 года хорошим тоном становится дистанцирование от формы «клуб» и от имени «неформал». Сами пионеры движения окончательно отходят от двух этих маркеров, которые до тех пор составляли их идентичность. Они понимают, что наименование «неформалы» их дисквалифицирует и что они не смогли или не сумели удержать контроль над его коннотациями. Теперь «неформалы» ассоциируются с некими группами, которые только и умеют, что митинговать, тогда как этот способ действия после выборов 1990 года считается признаком политической незрелости.

«Партия» – один из способов трансформации, который зачастую выбирают клубы. С марта 1990 года Конституция СССР им это разрешает[484]. Лидеры движения знают, что в странах, имеющих демократическую систему (воспринимаемую как образец для подражания), борьба за власть происходит через посредство партий. И кстати, одномандатная мажоритарная избирательная система способствует группированию кандидатов вокруг единого обозначения.

Номинация «партия» оказывает объективирующие и принуждающие эффекты на основателей движения, имеющих некие смутные представления о том, что такое «правильная форма» партии. Так, они снабжают свои организации атрибутами, способными, на их взгляд, удостоверять их новую идентичность: идеологическим наименованием, программой, уставом, руководящими органами. Эта номинация обладает также властью самореализующегося предсказания[485] перед лицом других значимых акторов