И не за свою страну они воевали, не за народ, а именно за что-то абстрактное и, по сути, им же самим чуждое. Когда мы с Лином еще куда-то выбирались… ну, когда были еще молодыми Сэфес, и нам вообще хотелось куда-то выбираться, мы видели объединенные миры, в которых не было ни государств, ни стран, но в которых несвобода тоже существовала, и обман тоже, правда, в иной форме — а люди, представь себе, мыслили абсолютно так же, и вели себя так же. Какое-то время это нас сильно удивляло, а потом… мы на это просто забили, и перестали обращать внимание. Или официальная. Те же агенты, тот же наш хороший приятель — они ведь шли на смерть! И за что? За идею? Как же. От официальной даже в тот период отчетливо попахивало гнильцой, они это осознавали — и всё равно делали вещи, от которых волосы шевелятся на голове. И при этом они, умные и расчетливые, не были в состоянии просчитать развитие ситуации дальше, чем на пару-тройку шагов. Я не идеалист, Тринадцатый. Отнюдь. Но я всё равно до конца не понимаю, почему ему верят.

— Да потому же, почему верили ему до последней минуты мы, — вздохнул Тринадцатый. — Он умеет быть очень убедительным. К тому же он говорит вещи, в которые охотно поверил бы и ты сам, но — особенно если у тебя сохранились хотя бы остатки совести — никогда не решишься произнести вслух. А тут приходит он. Большой, красивый, сильный, благородный. И подтверждает твои мысли, от и до. Твои самые такие маленькие и поганенькие мысли. О том, что ты избранный. О том, что ты превосходишь других. О том, что ты имеешь право. О том, что ты, в конце концов, действительно центр вселенной, а не чмо из поганой ямы. Вот потому ему, дорогой мой, и верят. Это удобно. Это просто. Для этого не надо думать, потому что он уже подумал за тебя.

— А ещё, видимо, власть, — добавил Пятый. — Верно? Это же показательно. Если некто добился власти, да еще и сумел её удержать — это, как минимум, повод задуматься о его правоте. Ведь так?

Тринадцатый покивал. Жестом подозвал свою платформу, перебрался на неё. Во время этого разговора и просмотра считки они сидели у окна, и смотрели на звезды, но сейчас сидеть Тринадцатому, по всей видимости, надоело.

— Пойдем кофе пить? — предложил Пятый, тоже вставая.

— С мороженым, — оживился Тринадцатый. — Ты не представляешь, как я люблю кофе с мороженым. Когда мы жили на Терре-ноль, мы иногда ходили на Невский, там была кофейня с офигенным кофе, и мороженое в металлических вазочках. С сиропом. И как-то раз мы там были, а я по дурости высунулся из-за стола слишком сильно…

— И что произошло? — спросил Пятый с интересом.

— По залу шаталась в тот момент уборщица. Столы протирала. В общем, в меня полетела мокрая грязная тряпка, потому что меня приняли сослепу за крысу, — Тринадцатый усмехнулся. — Ит ей потом долго объяснял, кто мы такие, и почему она не права. В общем, познакомились, и нам даже шарик мороженого на халяву достался.

— Хорошо то, что хорошо кончается, — согласно покивал Пятый.

— А ты мороженое любишь? — спросил Тринадцатый.

— Вроде люблю, — Пятый задумался. — Когда-то я любил сгущенку. Честно тебе сказать, я и сам до сих пор не разобрался в том, что я люблю, не люблю, понимаю, не понимаю. Оказалось, например, что мне нравится шашлык. Никогда бы не подумал, что вообще смогу есть мясо, да еще и жареное. И на тебе, пожалуйста. Или кильки в томате…

— Это те, которые с глазками? — с тихим восторгом спросил Тринадцатый.

— Они самые. Саб надо мной ржал, но я всегда отрывал и головку, и хвостик. При этом сами рыбки оказались очень даже вкусными.

— Я тоже так делаю… делал, — тихо произнес Тринадцатый. — Знаешь, если мы выберемся из этого всего, надо будет найти какой-нибудь мир Сонма, и устроить килько-тур. Ужасно хочется килек с вареной картошкой. А тебе?

— Кажется, мне тоже, — кивнул Пятый.

Глава 21. Завал и Великий вертлюг

— Напомни-ка мне про щелбаны, — попросила Берта. — Я что-то запуталась. Кому, кто, и за что их должен будет давать?

— Их буду давать я. Тебе. Если мы доберемся до Завала, — невозмутимо ответил Лин.

— А разве не я тебе? — удивилась Берта.

— На самом деле их буду давать я, всем, кому получится, если мы доберемся, — самодовольно произнес Саб. — Или если не доберемся.

— Это почему это? — возмутился Лин.

— Потому это, — отрезал Саб. — Придумали идиотизм какой-то, вот и получите.

— За что? — изумилась Берта.

— За то. Могу вообще раздать щелбаны авансом, — предложил Саб. — Кто первый?

— Можешь начать с меня, — пожал плечами Пятый. — Если тебе так хочется.

— А с тебя-то почему? Ты вроде бы ни с кем не спорил, — Саб нахмурился.

— Да за компанию. Если бы наши проблемы ограничивались очередью за щелбанами, я был бы очень рад, — Пятый покачал головой. — Но, к сожалению…

— Не напоминай, — попросила Берта. — Ладно. Фэб, что там? Мы, в принципе, готовы.

Фэб, только что закончивший диагностику последнего модуля, подошел к ней, и легко щелкнул по лбу — Берта даже руку поднять не успела.

— Я тоже готов, — произнес Фэб, усмехнувшись. — Ит сейчас подойдет, поможет мне. Ребята, вот что. Я тут подумал… в общем, когда вы будете в этот раз в локации, я буду снимать более подробную биометрию, хорошо? Никто не против?

— А зачем тебе это нужно? — с интересом спросил Саб. — Очередное предположение?

— Да. Собственно, это напрашивается, но лишний раз проверить не помешает. Мы уже говорили, что система у нас чему-то учится, и я хочу понять, как это происходит, — пояснил Фэб.

— Не поздновато ли ты спохватился? — спросила Берта.

— Поздновато, — кивнул Фэб. — Равно как и все мы. Но — возможно, нам это пригодится в будущем. Для понимания механизма происходящего.

— Если у нас оно вообще есть, это будущее, — вздохнул Саб.

* * *

Дождя не было. Впервые. Во время всех предыдущих визитов он был, но в этот раз — дождя не было, и улицы оказались сухими. Кажется, в Городе даже стало немного светлее. Саб, который вышел первым, осторожно выглянул из подворотни, и увидел, что улица практически пуста, прохожих почти нет. Он обернулся, как раз вовремя, чтобы увидеть, как сгущается пространство локации, и как из него формируется почти мгновенно фигура Кира, который шел вторым.

— Ну, чего? — спросил Кир. — Что тут на этот раз?

— Ты думаешь,