Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К критике политической экономии
План большого труда по политической экономии, исследующего основы капиталистического способа производства, возник у Маркса лет за пятнадцать до того, как он приступил к практическому его осуществлению. Он обдумывал его уже до мартовских дней, и брошюра против Прудона была первой уплатой по этому обязательству Маркса перед собой. После участия в борьбе революционных лет Маркс тотчас же снова вернулся к задуманному труду и уже 2 апреля 1851 г. писал Энгельсу: «Я наконец покончил возню с экономистами. Теперь я начну разрабатывать экономию дома, а в музее займусь другой наукой. Политическая экономия мне начинает надоедать. В сущности, она не подвинулась вперед со времени Адама Смита и Давида Рикардо, хотя много сде лано в отдельных исследованиях, касающихся больших тонкостей». Энгельс очень обрадовался сообщению Маркса. «Я чрезвычайно доволен, — ответил он, — что ты покончил с экономистами. Ты действительно слишком долго с этим возился»; но, как опытный человек, он прибавил: «Пока останется непрочитанной хоть одна книга, которой ты придаешь значение, ты все-таки не приступишь к писанию». Энгельс считал, однако, что при всех других помехах «главная задержка» все же в «собственных колебаниях» его друга.
«Колебания» эти были, конечно, — Энгельс так их и понимал — не внешнего свойства. О том, что побудило в 1851 г. Маркса не заканчивать еще работу, а начать ее вновь сначала, он сам говорит в предисловии к первому выпуску, перечисляя в следующих словах причины задержки: «Огромный материал по истории политической экономии, скопившийся в Британском музее, удобный наблюдательный пункт, каковым является Лондон для изучения буржуазного общества, наконец, новая стадия развития, в каковую это общество, видимо, вступало с открытием австралийского и калифорнийского золота». Он еще прибавил, что его уже почти восьмилетняя работа в «Нью-йоркской трибуне» повлекла за собой крайнюю разбросанность в научных занятиях; на это, однако, можно возразить, что корреспондентская деятельность возвращала Маркса до известной степени к политической борьбе, а она стояла для него всегда на первом месте. Именно виды на возрождение революционного рабочего движения и побудили Маркса засесть за работу, чтобы изложить наконец на бумаге то, что он, не переставая, обдумывал в течение ряда лет.
Красноречивым свидетельством этого является переписка Маркса с Энгельсом. В ней идет непрерывное обсуждение экономических вопросов, разрастаясь до объема целых статей, тоже касающихся «больших тонкостей». Как при этом происходил обмен мнениями между двумя друзьями, показывают некоторые отдельные места в письмах. Так, Энгельс пишет в одном письме о своей «достаточно известной лени en fait de théorie»; она удовлетворяется внутренним ворчанием его лучшего «я» и не вникает в суть вещей; а Маркс в другом случае восклицает со вздохом: «Если бы люди знали, до чего я мало сведущ во всем этом», рассказывая, как один фабрикант приветствовал его забавным предположением, что он, наверное, был прежде сам фабрикантом.
Если отбросить в обоих случаях — как это и следует сделать — юмористическое преувеличение, то остается факт, что Энгельс точнее знал внутренний механизм капиталистического общества, а Маркс с большей силой и проницательностью мышления вникал в сущность законов, управляющих его движением. Когда он изложил другу план первого выпуска, Энгельс ему ответил: «Это действительно весьма отвлеченный очерк, что, конечно, неизбежно при краткости изложения, и мне стоит больших усилий отыскивать диалектическую связь, так как я сильно отстал от всякого отвлеченного мышления». Марксу же, с другой стороны, было до некоторой степени трудно разбираться в сведениях, полученных от Энгельса относительно исчисления фабрикантами и купцами той доли прибыли, которую они потребляют на себя, или об изнашивании машин, исчислении оборота выданного вперед оборотного капитала. Он жаловался на то, что в политической экономии практически важное и теоретически необходимое очень расходятся во многих случаях. О том, что Маркс приступил к окончательной работе над своим произведением только в 1857 и 1858 гг., свидетельствует также изменение плана книги уже во время работы. Еще в апреле 1858 г. он предполагал рассматривать в первом выпуске «капитал вообще»; но, хотя выпуск разросся вдвойне или втройне сравнительно с предполагавшимся объемом, все же в нем еще нет ничего о капитале, а имеются только две главы о товаре и деньгах. Маркс видел в этом то преимущество, что критике нельзя будет при таком распределении материала ограничиваться одной руганью тенденциозности автора. Но он упустил из виду, что тем легче будет критике пустить в ход другое весьма действительное оружие, то есть замолчать книгу.
В предисловии Маркс сделал обзор своего научного развития, и нельзя не привести знаменитые фразы, определяющие сущность исторического материализма. «Мое исследование (гегелевской философии права) привело к тому выводу, что правоотношения, так же как формы государственности, объясняются не сами из себя и не из так называемого общего развития человеческого духа; они скорее коренятся в материальных условиях жизни, совокупность которых Гегель по примеру англичан и французов XVIII в. называет „гражданским обществом“; анатомию же гражданского общества следует искать в политической экономии. Общий вывод, который определился для меня и сделался руководящей нитью моего дальнейшего изучения, является в краткой формулировке следующим: в общественном отправлении своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения — отношения производственные, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений образует экономическое строение, его реальный фундамент; на нем воздвигается правовая и политическая надстройка, и ему соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает собою весь процесс жизни, социальной, политической и духовной. Не сознание людей определяет их бытие, а, напротив того, общественное бытие определяет их сознание. На известной ступени развития материальные производительные силы общества впадают в противоречие с существующими производственными отношениями, при наличности которых они действовали до того. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции. С изменением экономической основы переворачивается с большей или меньшей быстротой и вся огромная надстройка над нею. При изучении таких переворотов следует всегда проводить различие между материальным переворотом в экономических условиях производства — а его можно