– видно, понимал, что о какой бы сделке ни шла речь, она им на пользу (иную его брат заключать бы не стал). К тому же проще выпытать всё у Евы, как только они останутся одни, чем судорожно делать выводы из происходящего.

– Тебя здесь не обижают, золотце? – внезапно спросила Гертруда, когда они с Мираклом уже ступили на брусчатку внутреннего двора.

Подняв глаза, встречая участливый драконий взгляд, Ева недоумённо помотала головой.

– Если вчера ты смогла незаметно сбежать ко мне, за тобой не слишком хорошо приглядывают, – укоризненно косясь на некроманта, оставшегося по другую сторону арки, продолжила драконица. – Не хочешь всё же перебраться в мою сокровищницу? Я со своих драгоценностей глаз не спускаю, уж поверь.

– Благодарю, но вынуждена отказаться, – как можно вежливее откликнулась Ева. – Люди любят всякие глупости вроде свободы воли.

Лишь сказав то, что сказала, Ева подумала, что на сей раз свой сарказм можно было бы и сдержать. Пусть даже замаскированный любезностью так хорошо, насколько она вообще умела.

Тихий смешок Гертруды, раскатившийся по замку и тёмному саду, свалил с крыши ещё несколько черепиц, лёгким вибрато отдаваясь в костях.

– Думаешь, мне неведомо, что есть свобода, золотце? Думаешь, неведомо, что это такое – отпускать? – Гибкая драконья шея дрогнула: Гертруда, всматривавшаяся в людские фигурки во дворе, подняла голову, уставившись в темноту над замковыми крышами. – Мне приходилось отпускать… Того, с кем мы вместе летали в весенних танцах. Шестерых детей – все уже мертвы. Остались лишь те трое, что ещё не родились, и отец их, с которым вижусь пару раз за век. – Когтистая лапа ласково огладила янтарную гладь яйца, под каменной скорлупой которого таился тусклый огонь. – Я бы всех их оставила при себе. Крохами, никогда не растущими, ещё не умеющими летать. А приходилось отпускать, отпускать, одного за другим… Потому что есть в жизни нечто большее, чем любовь, нечто большее, чем сама жизнь. То, что влечёт и зовёт нас. То, для чего мы рождены. – Жёлтые глаза поднялись к небу, манившему просторами, что были бескрайнее и глубже самого бескрайнего и глубокого из морей. – Если действительно любишь, ты не будешь держать его взаперти, пусть на прекраснейшей из привязей. Ты позволишь ему расправить крылья и ответить на зов.

Ева посмотрела на Герберта, отделённого от неё метрами зимней темноты, – чтобы увидеть, как тот смотрит на неё.

У каждого из них было своё небо.

Каждый прекрасно об этом знал.

– Даже если это означает, что ты можешь его потерять? – спросила Ева тихо.

– Даже если можешь потерять. – Драконица прикрыла узкие зрачки чуть дрожащими веками. – Никто из нас не вправе отнимать у другого выбор. Не в том, что касается его счастья. Узы любви хороши, лишь пока не заставляют и правда чувствовать себя связанным.

Когда Гертруда вновь опустила глаза, в сгущённом солнце её радужек Еве почудился смешок понимания. Но откуда бы понимать ей, их обоих толком не знающей?..

– Помни об этом, золотце, – поворачиваясь к Герберту, закончила драконица. – Вдруг пригодится.

За принесением клятвы они с Мираклом следили из окна тренировочного зала, удобно выходившего прямо на место действа.

– Значит, спустя пять-десять лет мне придётся кормить драконицу, веками разорявшую моё будущее королевство, и трёх её детёнышей, – дорогой выслушав Евины объяснения, изрёк Миракл, наблюдая, как тремя этажами ниже его брат кладёт пальцы на чёрный драконий коготь. – Которые, насколько мне известно, на удивление быстро растут.

– Скажи спасибо, что не придётся к тому же кормить их папу, – пожала плечами девушка.

– Пожалуй, убить её было бы проще.

– Если не боишься рискнуть своей шкурой и попрощаться с какими-либо шансами получить от меня какую-либо помощь, ещё не поздно.

– Я знал, конечно, что девушки любят зверушек, но думал, вы предпочитаете кого-то помельче и попушистее.

Ева лишь фыркнула, пока внизу Герберт расчерчивал левой рукой воздух, оставляя в нём вязь сиреневых рун. Даже отсюда различила аметистовое сияние, пробившее ладонь, лежавшую на драконьей лапе, и пробежавшее вверх по рукаву – к сердцу.

Если верить книгам, именно так выглядело свершение магической клятвы Эйф, нарушение которой влекло за собой неминуемую и не самую быструю смерть.

– Теперь опционально сможешь попрощаться ещё и с жизнью Герберта, – резюмировала Ева. За окном Гертруда, напоследок перебросившись с некромантом парой слов, взлетела в ночь, простившись с обитателями замка вибрацией дрогнувших стен. – Возможно, этому ты будешь даже рад.

– Не думаю. Он не принёс бы смертельную клятву, не предусматривающую случайную гибель вашей чешуйчатой знакомой по независящим от него обстоятельствам. – Миракл стоял бок о бок с ней, сложив руки на каменном подоконнике. – И нет, я не был бы этому рад.

А ведь он доверял Герберту. Даже сейчас, спустя все эти годы разлуки и обиды. Верил в него.

Иначе не позволил бы брату заключить столь важную сделку в одиночку.

– Ты должна убедить его не призывать Жнеца.

За окном Герберт исчез во тьме, окутывавшей внутренний двор. Драконье яйцо плавно плыло за ним по воздуху: куда бы некромант ни решился его перенести, он предпочёл левитацию телепорту.

– С чего ты решил, что у меня выйдет? – безнадёжно сказала Ева.

– Тебе удалось договориться с драконом. Не сказать, что Уэрт намного безобиднее и сговорчивее, но после подобного опыта улестить его всё же будет несложно, надеюсь.

Ева отвела глаза, глядя вслед Гертруде, бесследно растворившейся в чёрной облачной выси.

– А если это его небо?

Она не знала, поймёт ли Миракл то, что было до боли понятно и близко ей самой. Но, судя по всему, понял.

В конце концов, у него тоже было то, что звало его к себе – вопреки всему возможному риску.

– Магия – его небо. А это – его амбиции, привитые отцом и взращённые Айрес. Не более. – Миракл отвечал всё с той же подкупающей уверенностью, что могла вселить сомнения в самое твёрдое сердце. – Я знаю.

Ева промолчала. Лишь подумала, что уже встречала примеры заботливых родственников, желающих тебе добра и уверенных, что они знают тебя лучше тебя самого.

И поняла, что очень не хочет брать в расчёт вариант, при котором Миракл Тибель всё же знает своего брата хуже, чем ему кажется.

Глава 21

Dolente[30]

Герберт вошёл в комнату, когда Эльен распевал «Балладу о лиоретте Риайне» под аккомпанемент Дерозе, тихо мурлыкающего короткие четырёхзвучные арпеджио.

Баллада повествовала о нежной деве из простонародья, совершившей Финальный Обмен, чтобы спасти возлюбленного принца, и в основном базировалась на пяти