Я открыла дверцу и на пустых полках увиделаконверт.

– Я еще тогда не ослепла, – твердилаИрина, – и сразу скумекала: там Луизка!

– Где?

– На почтовую карточку глянь, чеговидишь?

Я внимательно посмотрела на лист бумаги, этооткрытка-фотография. Снимок изображает дом, похоже, старинную усадьбу, под фотовнизу идет подпись: «Памятники Подмосковья. Бывший дом купца Калашникова вТерехове, с 1921 года социальный интернат для престарелых».

– Текст на обороте прочти, – велелаМалова.

– «У нас хорошая погода», – озвучилая написанную печатными буквами фразу, – это все!

– Да, – шепнула Ира, – все.Договорились мы с Луизой, коли опасность забрезжит, она мне даст знать. «У насхорошая погода» – это код, а открытка такая, потому что подружка сообщает –живет сейчас в приюте, нам грозит беда, прячься, Ирина. Только мне на землепару дней осталось, кончился мой страх, собственно говоря, когда в Литвиновкуиз Веревкина перебралась, я лишь одного боялась, что с тобой не увижусь иистину не расскажу. Открыточка-то не сразу ко мне дошла, она, видно, сначала вВеревкино прибыла, там адрес дома, который я выстроила после пожара, стоит, ауж затем кто-то сказал, что я тут. Верлинда, милая, обними меня, скажи, чтолюбишь!

Чувствуя себя гаже некуда, я выполнила просьбуИрины.

– Говори, – прошептала умирающая.

– Мама, я люблю тебя!

– Теперь прости меня.

– Мама, я прощаю тебя! – выдавила яс трудом.

Малова откинулась на подушку.

– Все! Теперь мне хорошо! Ступай всестринскую, пусть отца Михаила позовут. А ты помни, я люблю тебя и стану нанебесах о счастье дочери бога просить! Иди скорей, плохо мне!

На ватных ногах я добралась до комнатымедсестры и сказала Полине:

– Ирина просит отца Михаила!

– Сейчас! – воскликнуласестра. – Вы пока тут посидите, я вас чаем напою!

Я уставилась на захлопнувшуюся дверь. Ни есть,ни пить совершенно не хотелось, но сил уйти тоже нет. Съежившись на табуретке,я вытащила из кармана письмо дочери Ирины и принялась за чтение текста,черневшего восклицательными знаками.

«Ирина! Назвать тебя матерью не хочу, тысделала все, чтобы я была несчастна. Мы жили в бедности, отчего ты никогда непотребовала от Марка Матвеевича денег побольше? Почему привозила мне из городадурацкую одежду? Зачем врала, что моим отцом был командированный на заводинженер из Екатеринбурга и что он умер, не успев узнать о моем рождении! Вселожь! Откуда мне известна правда? Тебе сейчас станет плохо, я знаю слишкоммного! Да! Очень много! Помнишь, к тебе приехала тетка, Вероника? А-а-а! Тыдумала, меня дома нет! А я вернулась и весь ваш разговор услышала! Ага! Проотца! Значит, он тебе алименты платил! Мало давал! Чего ты боялась? Луизкуобидеть? Она-то ловко устроилась в Москве, с деньгами и мужем, а мы вВеревкине, с жалкой подачкой! Ты, сволочь, не захотела ради дочери скандалзатеять! С подружкой решила не ругаться! Поменяла мои деньги на ее спокойствие!Хороша мать! Сейчас тебе еще хуже станет! Я в тот день за тобой побежала, задеревьями притаилась и видела, как ты Веронику под поезд толкнула! А, неожидала такого?! И пуговицу твою нашла на тропинке, у меня она спрятана! Ты – убийца!Вон как за подружку старалась, а ради меня ничего! Ну теперь настал мой черед!Луизка с Матвеем, слава богу, подохли! Марк Матвеевич помер! Кому их богатстводостанется? Мне-то ничего не светит, незаконная я! Да уж! Спасибо тебе, всегодочь лишила, нищей сделала! Но я не хочу, как ты, в Веревкине гнить! Мне деньгинужны! В Москву поеду! Давно хотела! Здорово получилось! Я у Луизки из карманаключи сперла! Думала, съезжу, пока она у нас, возьму ее колечки и продам! Моеэто! От отца! Не ее! А тут везуха! Сгорели они! Значит, так! Я подалась вгород, пойду в квартиру и свое спокойно заберу! Пусть кто-нибудь помешает! Живоправду расскажу! Про тебя и про себя! А еще мне странно, с чего это у нас пожарвспыхнул? Печи не топили, проводка хорошая! Бойся меня, убийца! Сама хотелапоживиться! Ан нет! Все мое! Жаль, квартиру не получить! Ты меня всю жизньпройдой анафемской звала, вот ею я и стану! Прощай, не ищи, ненавижу тебя! Верлинда».

Внезапно у меня снова заболел зуб, челюстьсловно свело судорогой, в голове стала складываться картинка. Имя дочери ИриныВерлинда. До сих пор его никто при мне не произносил. Андрей Архипович Кутякин,правда, попытался вспомнить его, но не смог, сообщил лишь, что онозаковыристое. Верлинда… пройда анафемская… Вот оно что! Ну не дура ли я… ведь…

Дверь хлопнула, в сестринскую вошел толстыйрумяный батюшка в черном одеянии до пят.

– Преставилась ваша матушка, – тихосказал он, – хорошо, что успели проститься! Ждала она дочь очень, ногосподь милостив, даровал ей радость.

– Вы отец Михаил? – робко спросилая.

– Да, – кивнул священник, – вмиру Михаил Петрович. Земные страдания вашей матушки завершились, ей быладарована радость встречи с дочерью.

– Мне надо с вами поговорить.

– Пожалуйста, слушаю вас внимательно.

– Я не церковный человек, на службу нехожу, меня не крестили…

– Никогда не поздно к вере повернуться.

– Не о том речь, понимаете… в общем… яникогда не была дочерью Ирины Маловой!

Михаил Петрович моргнул медленно, словночерепаха, потом, абсолютно не переменившись в лице, произнес:

– Продолжайте!

Я попыталась как можно более связно изложитьисторию. В конце концов я остановилась и осторожно поглядела на МихаилаПетровича.

– Все. Ужасно получилось.

Церковнослужитель вздохнул.

– Ложь – нехорошее дело, но она бываетразной. Вы позволили умирающей стать на короткое время счастливой, онаскончалась успокоенной. Что могу вам посоветовать: думается, страшного греха навас нет, солгали вы во благо. Но все же плохой поступок налицо, раскайтесь ипостарайтесь более никогда не врать. Знаю, это тяжело, но именно в преодолениитрудностей и заключена радость. Не корите себя: что сделано, то сделано, простовпредь удерживайтесь от соблазна лжи.

Я покачала головой:

– Боюсь, не получится.

– Стоит попытаться, самое трудное,сделать первый шаг, – ответил батюшка, – любая дорога начинается снего.

– Спасибо, мне пора.

– Куда?

– Домой, в Москву.