а значит, и я. Это ведь были мои люди. Однако оскорбляться я не стала, но заметила:

– Как любопытно, Хенар не доверяет нам, однако отравленной ты пришла из ее дома.

– Мама меня не травила! – возмутилась третья жена, и я кивнула:

– Разумеется, она твоя мать и зла причинить не может. И все-таки это произошло вне подворья. Нам следовало поговорить об этом, как только я узнала, но иные дела отвлекли меня, и потому поговорим сейчас. Ты встречаешься с Иланом…

Охнув, она подняла на меня взгляд. Я увидела, как щеки ее залились краской еще гуще, чем прежде, а после Мейлик порывисто поднялась со стула, оставив на нем дочь, и, отвернувшись, накрыла лицо ладонями. До меня донеслось приглушенное:

– Так стыдно… Я не хотела, чтобы об этом узнали. Зачем мама рассказала? Зачем? – в голосе бывшей каанши послышалась мука.

Я приблизилась к ней, накрыла плечи ладонями и произнесла:

– Не стоит ругать маму, Мейлик. Она была взволнована известием, что тебя пытались отравить, потому по моему настоянию выдала твою тайну. К тому же я обещала не разглашать ее, и никто из тех, кто может неверно истолковать ваши встречи, об этом не узнал и не узнает. – Она убрала ладони от лица, обернулась, и я увидела, что в глазах женщины блестит влага. – Тебе так плохо живется на старом подворье?

– Мне плохо без Архама, – со слабой улыбкой ответила Мейлик и отвела взор. – Мне его не хватает. Так тоскливо на душе, будто сердце вырвали. Я просто хотела знать, что он жив, а если смогу, то и уйти к нему. Вместе переносить беды легче, чем в разлуке.

– Скажи, – я чуть помолчала, – Илан – единственный, к кому ты обращалась?

– Только к нему! – жарко воскликнула третья жена. – И к нему бы не пошла, но у кого мне еще просить помощи? Танияр отныне враг своему брату, а Илан остается братом Селек, разве же он принесет ей и Архаму несчастье? Разве сможет выдать? Вот я и пошла к нему.

Я покивала, а после задала новый вопрос:

– Илан угощал тебя чем-нибудь?

– Нет, – она мотнула головой, – я же не в гости зашла. Прибежала, спросила и поспешила назад.

– Может, кто-то тебя все-таки в тот день чем-то угощал?

– Я ведь уже говорила тебе, что ничего чужого я не ела, – Мейлик взглянула на меня с укоризной. На похожий вопрос она уже отвечала через два дня после отравления, когда ей стало легче.

– Но как-то же тэрде попал к тебе, подумай. Иначе выходит, что яд ты получила в доме матери, больше негде.

– Ашити! – возмутилась третья жена. – Ты же сама сказала, что мама никогда не причинит мне зла. – Я развела руками, показывая, что иных версий у меня нет, и Мейлик нахмурилась.

– Подумай, – мягко потребовала я. – Это важно.

– Да не знаю я! – воскликнула женщина, однако сжала пальцами подбородок и все-таки задумалась.

Я вернулась на свое место, и оттуда наблюдала за младшей дочерью Архама, не сводившей взгляд с детенышей. Предлагать ей подойти к рырхам я не стала, но искренность эмоций ребенка вызвала живой интерес. В ее больших голубых глазах отражалось столько всего разом: от настороженности и опаски до любопытства и явного желания потрогать животных. Губки ее то вытягивались трубочкой, словно девочка снова готова была произнести потешное «ух», то поджимались. Наконец желание потрогать рырхов пересилило, и малышка сползла со стула. Она приблизилась к детенышам, осторожно протянула руку к Мейтту, и я уже была готова подняться и перехватить ее, если замечу недовольство маленького вожака и угрозу ребенку, но Мейлик успела раньше.

– Белек!

Девочка вздрогнула, резко обернулась и, не удержав равновесия, села на пол. Рот ее скривился, и малышка захныкала. Похоже, окрик матери напугал ее больше рырха. Что до последнего, то Мейтт поднялся на лапы, потянулся и подошел ко мне поближе. Остальные даже не пошевелились – их ребенок не встревожил, не рассердил и любопытства не вызвал. Что они, детей не видели?

– Ашити, зачем ты водишь за собой рырхов? – с ноткой раздражения произнесла Мейлик, подхватив дочь на руки.

– Я им мать, – ответила я. – Они еще нуждаются во мне, как и любые дети. – И вернула разговор в нужное русло: – Ты что-нибудь вспомнила?

– Меня никто не угощал, – твердо ответила третья жена.

– Не обязательно что-то давали в руки, – я пожала плечами. – Возможно, попробовала что-то…

– Пробовала? – переспросила Мейлик, не обращаясь ко мне, а после кивнула: – Пробовала. У мамы…

Она застыла с открытым ртом, а я вопросительно приподняла брови. Однако теперь женщина не спешила продолжить, и я мягко произнесла:

– Расскажи. Раз начала, то и закончи.

Мейлик мотнула головой и отступила на шаг назад.

– Не расскажу, – буркнула она.

– Но я уже услышала главное – ты отравилась в доме матери, – напомнила я. – Если ты не пояснишь, то я сделаю свои выводы, и расследование продолжится с этой точки зрения. Так будет только хуже. Расскажи всю правду.

Она некоторое время сверлила меня взглядом, наконец в бессилии опустилась на стул и, отвернувшись, заговорила:

– Мама ничего мне не давала, она не виновата. – Снова поглядела на меня и повторила, чуть повысив голос: – Не виновата! Правда. – Выдохнув, Мейлик мученически покривилась. – Я сама съела, мама даже не показывала их.

– Что? – я подалась вперед. – Говори всё.

Шумно вздохнув, третья жена кивнула и начала рассказывать:

– Мама ушла, Белек спала, а мне было скучно, и я решила прибрать на полках. Тогда и увидела миску. Она стояла дальше других и накрыта была даже. Я открыла и посмотрела, там лежало несколько тэмгей. Только уже поплыли, их же в прохладе хранить надо. Думаю, чего мама их тут держит? Я люблю тэмгей, решила съесть одну, а она горькая стала, порченая. Я, что не успела проглотить, выплюнула и выкинула всё. Потом маму спрашиваю, зачем хранишь? А она удивилась, даже не сразу поняла. Потом говорит, что угостили, а она убрала и забыла. Я бы и не вспомнила, а ты так сказала – попробовала, вот мне в голову и пришло. Только это и ела… Ох, – Мейлик накрыла рот кончиками пальцев. Глаза ее расширились, и на мне остановился испуганный взгляд: – Выходит, маму хотели отравить? Если ее угостили… – Губы третьей жены скривились совсем как у дочери, и она плаксиво закончила: – Кто же осмелился? За что мою маму? Ашити, что же это?

Женщина захлюпала носом, а глядя на мать, захныкала и Белек. А я нахмурилась. История принимала неожиданный, но вполне возможный оборот. Почему нет? Мы ничего не знали