с ее мужем, и с отцом. О том, как мы заезжали в Белый камень после поселения пагчи, я тоже утаивать не стала и выложила всё как было.

Эчиль в молчании слушала меня, ни разу не перебив и не оспорив услышанного. Просто сидела и принимала к сведению то, о чем раньше даже не подозревала. И единственное, что она произнесла, когда я замолчала, было:

– Как он мог…

Но к кому это относилось: к ее мужу или отцу – я так и не поняла, а Эчиль уточнять не стала. Она посидела еще некоторое время, больше не произнеся ни слова, ну и я молчала – добавить мне было нечего. Утешить тут было нечем, а посылать проклятия на головы виновных не имело смысла. Потому мы просто думали, каждая о своем. А потом первая жена ударила ладонью по столу, будто ставя точку в своих размышлениях, и сказала:

– Вы с Танияром – единственная родня нам с девочками. Я хочу быть полезной своей родне. Чем я могу вам помочь?

С этого момента роль шпиона в собственном доме окончательно укоренилась за Эчиль. Она возражений не имела, только понятливо кивнула и заверила:

– Глаз с них не спущу.

Когда первая жена покинула меня, ее видимое спокойствие меня не обмануло – Эчиль была подавлена. Новости для нее были безрадостными, и я ожидала, что женщина встретит меня с таким же опухшим лицом и покрасневшими глазами, какие были при пробуждении и у меня. Однако она выглядела вовсе недурно, значит, слез не было, и уснуть свояченице удалось без труда. Наверное, это было закономерно. Эчиль пришлось немало сталкиваться с обидами, одиночеством и ощущением собственной ненужности, а потому для нее мало что изменилось. Разве что узнала неприглядную правду о близких ей людях. Однако сейчас она знала, что Танияр ее не оставит и я, несмотря на видимое охлаждение еще не так давно, остаюсь другом. Так что да, спалось нашей свояченице лучше, чем мне.

– Доброго утра, дамы, – поздоровалась я разом с матерью и ее дочерями. – Милости Белого Духа.

– И тебе пусть Отец улыбнется, тетя, – жизнерадостно ответила старшая племянница Танияра.

– Тейа, – строго произнесла ее мать.

– Чего? – искренне удивилась девочка.

– Как я велела приветствовать каана и его жену?

– Каанша, – поправилась Тейа и тут же спросила: – Тетя, можно играть с детенышами?

Не удержавшись, я весело рассмеялась этой детской непосредственности и указала взглядом на рырхов:

– Они уже играют.

Девочка опустила взгляд, после развернулась и обнаружила моих подопечных рядом с сестрой. Рырхи успели добраться до Йейги, пока Эчиль отчитывала старшую дочь. Охнув и всплеснув руками, Тейа поспешила присоединиться к ним, а я перевела взгляд на свояченицу и улыбнулась ей.

– Присядь, Ашити, – сказала она, указав мне на стул. – Желаешь ли поесть или пить? Или ты с делом пришла?

– С делом, – ответила я, присаживаясь. – Но к Мейлик. К тебе я зашла пожелать доброго утра. Хотела узнать, как тебе почивалось… спалось.

Первая жена пожала плечами:

– Легла и уснула. Отец не любил, муж тоже. Что они были, что их не стало – печалиться не о чем. Лишь бы Танияр вернулся живым и здоровым, о том Отца прошу, просила и просить буду.

Я с минуту смотрела на Эчиль, пытаясь понять, правду говорит или просто не хочет показывать, что чувствует, но так и не поняла. К мужу равнодушия в ней точно не было, это я видела много раз, когда первая жена заговаривала об Архаме. Не знаю, любила ли она его, но бывший каан был ей близок. А сейчас вот так вот просто отмахнулась? И я поняла – это обида, еще одна. В багаже несчастной женщины их было собрано уже немало, а прятать обиды Эчиль умела, ее опыт по этой части был велик. Что в девичестве, что в замужестве. И я не стала тревожить ее раны еще больше.

– Поговорю с Мейлик и вернусь, – сказала я. – После можем вместе сходить на курзым, если ты не против, конечно.

– Я буду рада погулять, – с улыбкой ответила первая жена, и я покинула ее, чтобы поговорить с третьей.

Мейлик и ее дочь уже были одеты и готовы покинуть подворье. Мне подумалось, что это мое появление принудило женщину сбежать, даже не дожидаясь завтрака, уж больно спешны были сборы. Так это было или нет, гадать не имело смысла, у нее ничего не вышло. Я перехватила беглянок, когда они только направлялись к выходу из своих комнат.

– Милости Отца, Мейлик, – произнесла я, и на моих устах расцвела медовая улыбка.

Признаться, не удержалась. Хотела быть вежливой, чуть отстраненной, но всё же излучать дружелюбие, а вышла издевка. Уж больно ясно я прочитала досаду на лице третьей жены, когда я появилась на ее пороге, что утвердило меня в догадке о побеге. Впрочем, уже через мгновение на устах Мейлик появилась хорошо знакомая милая скромная улыбка, однако меня она не обманула. Женщина хотела избежать нашей встречи.

– Милости Белого Духа, Ашити, – ответила мне третья жена.

Она подняла на руки дочь, прижавшуюся к ее ногам при виде гостей. Однако взгляд ее не отрывался от рырхов, и первый испуг сменился удивленным:

– У-ух.

– И тебе милости Создателя, малышка, – улыбнулась я девочке. – Тебе нравятся мои звери?

Девочка спряталась, уткнувшись носом в шею матери, и я легко рассмеялась. После этого вернуть себе благожелательный тон было просто.

– Ты уже готова покинуть подворье? – спросила я.

– Да, я обещала маме помочь, ее попросили вышить одеяло, – ответила Мейлик.

Она не спешила поставить дочь на пол, я – уйти с ее дороги.

– Я задержу тебя ненадолго, – сказала я и указала жестом на стул. – Мне надо поговорить с тобой, Мейлик.

– О чем? – спросила она, и я уловила нотку любопытства.

– Давай присядем, так говорить будет удобней, – улыбнулась я и велела Юглусу, вошедшему вместе со мной: – Подожди меня за дверью.

– Как скажешь, каанша, – ответил телохранитель и вышел, но маленькую щелочку в двери оставил, чтобы слушать и наблюдать за моей безопасностью.

Мейлик это тоже заметила, но я вновь улыбнулась и привлекла к себе внимание:

– Раз уж я задержала тебя, быть может, желаешь утолить утренний голод и накормить дочь? Можешь велеть подать, нашему разговору это не помешает.

– Я поем у мамы, – ответила женщина. – После того как меня хотели отравить, она просит, чтобы я ела только то, что готовит она.

Мейлик потупилась, кажется стыдясь своего откровения. По нему выходило, что недоверием были оделены те, кто обитал на старом подворье, и люди, поставлявшие провиант,