на камне, на тонком покрывальце сизого лишайника, поднялся кустик сон-травы – десяток цветков на толстеньких зеленых стеблях, сплошь одетых белым пухом.

В изумлении Снефрид повернулась и встала на колени, чтобы рассмотреть это чудо поближе. Сон-трава цветет в первые дни лета, как раз на переломе с темной половины года на светлую, и с той поры миновало больше трех месяцев. Но цветы были здесь, и прекраснее этого кустика Снефрид не видела никогда. Лепестки полураскрытых цветков были нежнейшего розовато-желтого цвета, напоминая переливы зари, с тонкими лиловыми мазками. Сквозь проем в кровле сосновых ветвей на них падал солнечный свет, пронизывая насквозь, и казалось, этот свет излучают они сами; казалось, свет хранится в полусомкнутой чашечке цветка, а родят его тонкие тычинки, собранные в золотое колечко.

Снефрид знала, что сок этих цветов ядовит; она лишь осторожно поднесла к ним руку, не прикасаясь, будто пробуя воздух. Ее пальцы ощутили тепло, что струилось из чашечек, изливаясь ей в ладонь. Да, в чашечке цветка сон-травы всегда теплее, чем вокруг, ведь он выходит из земли, еще пока снаружи холодно и снег в лесу не весь растаял.

С затылка побежали мурашки от восхищения, в глазах защипало от слез. Этот кустик был улыбкой Фрейи, посланной ей, и Снефрид смущенно улыбнулась в ответ. Фрейя не забыла о ней. И богине нелегко дается ее путь, но она не сдается и не впадает в уныние. Никогда не сдается.

Усевшись рядом с кустиком, Снефрид снова устремила взгляд в море…

* * *

Пока обсуждали все условия, приблизился вечер. Солнце садилось, золото разливалось по широкой щели между темно-серым морем и светло-серыми тучами. Но света еще оставалось достаточно, и откладывать дело до завтра никто не хотел: в случае победы Хлёдвир жаждал еще сегодня съездить за Снефрид, а Ормар – отплыть на юг завтра на рассвете. И викинги, и люди Хлёдвира собрались вокруг площадки, разместились на каменных склонах и взлобках, многие залезли на ближайшие сосны, и толстые ветки были усыпаны людьми, будто яблони в конце лета – спелыми плодами.

Полем поединка служил парус, расстеленный на ровном участке камня, – самом ровном, какой смогли найти поблизости. Хлёдвир явился к нему первым и нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Для столь важного события – это был первый поединок в его жизни – он нарядился в лучшую свою рубаху синей шерсти, обшитую красным шелком по вороту и рукавам, синие же обмотки и узкие коричневые штаны. На поясе с позолоченной бронзовой пряжкой висел ударный нож с рукоятью резного моржового зуба. Шлем у него был франкской работы, с верхушкой, немного наклоненной вперед, будто гребень небольшой волны. В правой руке он держал топор, в левой нарядный щит с двумя желтыми конями на черном поле. На щите не было пока ни единой отметины от ударов – Хлёдвиру не приходилось пускать его в дело.

Ормар прибыл, как подобает вождю, в сопровождении троих оруженосцев; шедший первым нес стяг с белым журавлем на красном поле. Сразу было видно, что Ормар – птица другого полета: на нем был белый сарацинский кафтан, отделанный красным шелком с узором из цветов и коней, штаны голубого льна, широченные штанины собраны в мелкую складку. Люди Хлёдвира пересмеивались между собой – с чего бы, дескать, Ормар напялил на ноги два мешка, неужели боится так крупно обделаться со страху? Викинги понимали это по-другому: такие штаны для пешего боя плохо пригодны, и надев их, Ормар не только хвастается добычей, но и выражает пренебрежение к противнику. Ну кто этот самодовольный и заносчивый «мешок серебра», весы ходячие, против вождя викингов, что только за последние три лета добыл столько славы, что хватило бы на троих? Ниже колен ноги Ормара были покрыты красно-коричневыми обмотками, на хазарском поясе с серебряными накладками висел кривой сарацинский кинжал. Шлем тоже был восточный – высокий, с наносником и кольчужной бармицей.

Увидев Хлёдвира и быстрым пристальным взглядом оценив его снаряжение, Ормар снял перевязь с мечом и передал оруженосцу. Взамен ему дали боевой топор с серебряной насечкой на обухе, хищно изогнутым лезвием и выступающим передним «зубом». Щит у него был очень простой, обтянутый бурой кожей, со следами от ударов.

– Начнем, пожалуй, – все с тем же устало-небрежным видом сказал он и шагнул на парус. – Помни: кто сошел с поля, тот утонул!

– Себе напомни! – дерзко ответил Хлёдвир. – Я-то помоложе тебя буду!

Ормар только усмехнулся. Он двигался неторопливо, будто ничего особенно не собирался делать, но топор в его руке несколько раз крутанулся в воздухе, лучше любых слов показывая, как привычно хозяину это оружие, как ловко и быстро способно двигаться.

Хлёдвир сразу принял боевую стойку и теперь был словно звенящая струна. Его переполняло возбуждение и готовность к чему угодно.

Право первого удара принадлежало Ормару, как принявшему вызов, но он небрежным движением показал, что уступает его противнику. Хлёдвир не заставил себя упрашивать: прыгнув вперед, без затей махнул топором сверху вниз. Ормар даже не стал поднимать щит – лишь сместился вбок, и удар провалился в пустоту. Следующий удар Хлёдвир направил Ормару в голову; тот поднырнул под него и внезапно ответил так быстро и мощно, что Хлёдвир едва успел подставить щит и пошатнулся. Но Ормар отступил и пошел по кругу, все так же крутя топором в воздухе. Это был как будто не бой, а только обещание, мягкая угроза.

Еще полный задора, Хлёдвир опять прыгнул на него, и Ормар опять увернулся. Затем он резко сам пошел на приступ, быстро чередуя верхние и нижние удары. По виду Ормар не особенно и спешил, однако Хлёдвир едва успевал отбиваться. Хищное лезвие Ормарова топора било в край щита, едва не выворачивая его из руки. Плечо отзывалось болью. Хлёдвир попытался ответить, но его топор был легко перехвачен и отбит в сторону; сильный толчок плоскостью вражеского щита заставил пошатнуться. Тут же на голову обрушился гулкий удар, из глаз полетели искры: Ормар хватил его топором по верхушке шлема, отчего тот съехал на сторону, а в железе появилась вмятина.

Зрители вокруг площадки дружно ахнули – таким быстрым и мощным получился удар. Все понимали, что в этот миг Ормар мог бы и закончить поединок, просто рубанув «мешок серебра» под колено. Но Ормар не хотел проливать крови – условия поединка этого не требовали, а зачем понапрасну злить людей, на чьих кораблях он надеялся убраться с этого берега? И Ормар отступил в сторону, давая ошеломленному противнику время прийти в себя