своей многоплановости, и, в-третьих (но отнюдь не в последнем), – декларации писательницы в одном из интервью и в высказываниях героини романа, о котором идёт речь, что она, в том числе, выступает против двойного стандарта в морально-этической оценке поступков мужчин и женщин, выступает за уважение к своей личности и право самой определять свой жизненный путь.

Не в последнюю очередь следует принять во внимание, что шумиха вокруг романа в определённой мере должна была способствовать расширению круга желающих ознакомиться с данным произведением, а стало быть, заявленные в нём авторские позиции могут быть донесены до более широкого круга читателей. И что напрямую касается исследуемой мною темы – автор неоднократно с разным подтекстом, но упоминает и сам термин феминизм, кстати, преимущественно записываемый как нюйцюаньчжуи 女权主义，и говорит о женских правах (не в социально-экономическом, а в морально-этическом смысле). Не менее, возможно, существенно и то, что среди авторов, цитаты из произведений которых стоят эпиграфами к главкам романа, есть и известные поборники феминизма, такие как Люси Стоун, Вирджиния Вульф, Робин Морган, а также и женщины, сделавшие себя сами (наиболее яркий пример тому 一 Салли Стрэнфорд, бывшая содержательницей борделя в Сан-Франциско в середине XX века, а затем, отойдя от этой деятельности, избранная мэром городка в пригороде того же Сан-Франциска, к тому же написавшая в 1966 году, будучи 63-летней, автобиографический роман «The Lady of the House»). Не исключено, что чтение романа может побудить обратиться к прочтению оригиналов. Мне представляется небезосновательным предположить, что роман может выполнить определённую функцию пропаганды данной идеологии – феминизма (естественно, для вдумчивого читателя).

Глава IX

Национальные особенности феминизма в Китае

Последние десятилетия прошлого века в Китае （позже на материке, раньше на острове） при росте женского движения, при расширении женских исследовании （которые, представляется, опережали развитие женского движения, особенно в КНР） весьма настойчиво звучит рефрен о национальной специфике в этих вопросах. Говорят о китайском феминизме, о его синизировании, китаизировании （чжун-гохуа中国化）, о связи его с национальными корнями （бэньтухуа 本土 化）,говорят о так называемом новом феминизме （синь нюйсинчжуи 新女性主义）.

В книге немецких синологов, изданной в Мюнхене в 1995 году, утверждается, что китайский и западный подходы к изучению «женского вопроса» представляют собой «две почти несовместимые плоскости»[925]. Авторы этой книги, естественно, не только профессионально знакомы с феминизмом, но и находятся в среде, где вся жизнь так или иначе пропитана этими идеями, где реализация этих идей уже во многом стала стилем жизни, независимо от того, осознают или нет это отдельные члены общества, так же как и независимо от наличия в определённой степени негативного отношения к этой идеологии среди некоторых его членов. Не менее значимо, повторюсь, что в творческом коллективе к тому же работали две носительницы не только китайского языка, но и китайской культуры, и, в свою очередь, знакомые с западным стилем жизни и западным мышлением （одна из них была аспиранткой по германистике университета Берлина, другая – специалист по древней истории Китая, но в период подготовки вышеуказанной немецкой монографии одновременно занимающаяся в Берлине и женскими исследованиями). Впечатляющий труд немецких синологов оказался чрезвычайным подспорьем ещё и в свете того, что в обширной библиографии приведены немецкие переводы заголовков огромного количества статей (а также аннотации к большинству из них), что оказало неоценимую услугу в деле понимания терминов, применимых китайскими специалистами и публицистами, пишущими на «женские темы». Несмотря на такой сильный научный коллектив, создаётся впечатление, что некоторые моменты в терминологии китайских женских исследований могли если не ставить в тупик европейских коллег, то, во всяком случае, вызывать разноречивое толкование некоторых терминов.

Мне представляется, что, говоря о так называемых национальных особенностях женских исследований в Китае, нельзя не обратить внимание на иероглифику, имеющую немаловажное значение (хотя, скажем, немецкие синологи на этом вопросе внимания не останавливают вовсе). Вероятно, поскольку весь словник женских исследований преимущественно заимствован (в начале XX в. или в конце его – не в этом суть), то, скажем, в зависимости от языка оригинала могли по-разному при переводе на китайский язык трактоваться термины, которыми обозначали многие компоненты «женского вопроса»[926]. При появлении ещё в XIX веке в китайском языке и в китайской мысли целого комплекса новых слов и концепций[927] многие из них приходили в Китай через Японию, где их впервые записывали китайскими иероглифами. При этом китайские мыслители и политики воспринимали эти концепции не с чистого листа, а на фоне хорошо им знакомых теорий и понятий традиционной китайской мысли. Этому во многом способствовали и особенности китайского языка, благодаря которым в значительном большинстве случаев заимствованные слова не транскрибировались, но переводились, причём новому слову подбирались близкие по значению иероглифы, которые имели за собой тысячелетнюю историю традиционного употребления и невольно переносили элементы старых значений на новое понятие[928].

В этой связи есть ряд моментов, которые мне, особенно в начальный период работы над темой феминизма (а впрочем, и в настоящий момент тоже), представляются неясными или спорными. Например, показался очень странным заголовок одной статьи в пекинском журнале – Сифан нюйцюань юньдун юй шэхуйчжуи фунюй юньдун бицзяо: получается, что сравниваются западное движение за женские права и социалистическое движение женщин (как физических лиц без прописанной цели?). Я понимаю глубокий смысл отличия «классовой» сущности этих движений (не исключено, тем самым хотели подчеркнуть отсутствие в «китайских реалиях» того самого «неприемлемого лежащего в основе западной культуры постулирования личности», ибо правами, тем паче 一 осознанно, обладает или озабочена преимущественно личность), понимаю, что хотела сказать автор, но… Если что-то невозможно адекватно перевести на другой язык (а в указанной монографии, изданной в Мюнхене, явно с консультацией с «носителями языка и культуры», переведено на немецкий язык просто: «Сравнение западного и социалистического женского движения»[929]), 一 термин ли использован? Понятен смысл, но не понятна причина сложной конструкции в тайваньском журнале 一 фунюй дэ нюйцюань юньдун (в некотором смысле, масло масляное: женское движение за женские права, к тому же вступающее в противоречие с реальностью: ибо за женские права боролись и мужчины), при том, что употребляется и просто нюйцюань юньдун в той же тайваньской прессе[930] Возьмём заголовок одной опять-таки тайваньской статьи – Нюйсинчжуи юй фунюй юньдун 女性主义与妇女运动 («Феминизм и женское движение»). Понятно, что феминизм (нюйсинчжуи 女 性主义) 一 конструкция идеологическая (и об этом термине поговорим позже), но в таком случаекак бы вырисовывается некое телесное видение движения, что слегка удивляет: ведь не то важно, что в