искажающим понятие гендер, ибо если, скажем, для Ли Сяоцзян – теоретика феминизма в КНР и одновременно специалиста по английскому языку – даже термин феминизм воспринимается как феминоцентризм[946], то как же в этом случае понимать фунюй/синбекак гендер? С другой стороны, данный перевод фунюй/синбена английский язык осуществлён коллегой Ли Сяоцзян (немкой по национальности), давно и плодотворно с нею сотрудничавшей.

(Как считает Умберто Эко, перевод 一 «это процедура, которая проходит под знаком переговоров», в результате которых «дабы получить что-то, отказываются от чего-то другого». Глобализация, всё более тесно сближающая друг с другом как целые группы людей, так и отдельных представителей рода человеческого, говорящих на разных языках, развитие семиотики и, наконец, распространение информатики «побуждали к попыткам создания и дальнейшего совершенствования моделей перевода». И хотя люди переводили уже в течение тысячелетий, с первой половины XX века разрабатываются теории «структуры языка, или динамики языков», которые «делали упор на явлении радикальной невозможности перевода». «Можно сказать, что теория стремится к чистоте, без которой опыт может обойтись»[947]).

Впрочем, в определённой степени аналогичную китайской, связанную с иероглификой ситуацию мы наблюдаем в японском языке. При необходимости перевести такие знакомые иероглифы нюйсин цзефан сысян 女性解放思想 я бы испытала некоторое недоумение, поскольку это самое нюйсин по-прежнему полностью сбивало бы меня с толку, затрудняя понимание оборота, – я не могу отделаться от понимания и в этом контексте нюйсин как некоего качества, являющегося традиционно характеризующим женщину, или (даже) понимания под этим термином носительницы этого самого качества. Женщина, на мой взгляд, в разговоре о феминизме может быть носительницей женственности в той или иной степени, а чаще как раз феминисток обвиняют в отсутствии этой самой женственности, но главное не это, главное же – что она претендентка на все те права и обязанности, которые декларируются законами о равноправии. Субъект в этом случае, повторим для ясности, – человек без свойств (цвета кожи, сословности, пола и так далее), то есть человек с любыми свойствами, ни одно из которых не отражается на его гражданском самочувствии. Защищать же права личности (в том числе, женщины) по какому-то признаку, кроме признака самой личности, значит – ущемлять её права. Но этот оборот – нюйсин цзефан сысян – японский аналог феминизма. По сведениям известного переводчика Т.Л. Соколовой-Делюсиной в японском языке феминизм, эмансипация (как и ряд других терминов – к моей большой зависти) нынче чаще записывают при помощи одного из японских алфавитов – катаканы – как транскрипцию с английского (чтобы не было разночтений?).

Кстати, в немецком творческом коллективе, создавшем уже упомянутую прекрасную библиографию по «женскому вопросу» в Китае во второй половине XX века, как уже упоминалось выше, тоже наличествуют разночтения. Во всяком случае, нюйсин иши 女性意识一 женское сознание一 переводится на немецкий язык как weibliche Bewusstsein[948] (но тогда как переводить нюйсин шэнхо даолу 女性生 活道路 一чей это шэнходаолу «жизненный путь»?). А нюйсин синьли-сюэ 女性心理学 тот же коллектив авторов переводит как Frauenpsychologie [949], при этом женская антропология – фунюй жэньлэйсюэ 妇女人类学.Фунюй чаще всегопереводится на немецкий язык как frauen. Но в статье одного из континентальных журналов фунюй жэньцай 妇女人才 переведено как weiblicher Talante, а название книги, изданной в Пекине и посвящённой той же проблеме изучения женских способностей, тот же термин фунюй жэньцай переведён на немецкий язык привычным fauen. (Надо, кстати, заметить, что почувствовать разницу между Weib и Frau легко, определяя первое более как понятие физиологическое, биологическое[950], однако объяснить это различие, вчитываясь в различные немецкие тексты и словари, значительно сложнее.) На одном из сайтов заявлено, что в русском языке также наличествует «некоторая терминологическая путаница», в том числе причиной, скажем, неопределённости слова мужественность названо «отсутствие в русском языке точного эквивалента английскому слову masculinity». («Новый термин “маскулинность”，так же как и “гендерный”，для широкого круга читателей, не говорящих по-английски, рискует остаться непонятным».) Возможно, использование нюйсин в китайском языке объяснимо по аналогии с русским языком, где консенсусно установили: чтобы избежать неопределённости, «мужской и женский часто используются как понятия биологические, а мужественный и женственный как понятия культурно-социальные»?[951]

Но – определённая неопределённость, кажется, остаётся. И вывод напрашивается один: не в том разница, как записывается (буквами ли, иероглифами ли), а в том – кто записывает и кто читает, то есть в ментальности и в договоре обменивающихся информацией. (Не исключено, что моё личное недопонимание обозначения китайскими специалистами определённых терминов из области идеологии феминизма имеет недопонимание мною этих самых терминов на моём, русском языке, да к тому же пришедших к нам из западных языков.)

Давно уже бытует мнение, что язык определяет мышление и восприятие (и, в свою очередь, ими же определяется сам), на тему об этом защищал ещё в конце XIX века магистерскую диссертацию Ф.Ф. Фортунатов (выдвинув в 1868 году фундаментальные положения компаративистики, в том числе о связи языка с мышлением и состоянием общества). И. Бунин, говоря о сложности переводов, особенно с некоторых языков, считал, что это происходит по причине того, что некоторые языки «ещё слишком близки к природе, они ещё в диком состоянии – откуда и их прелесть – и при переводе не входят в семью языков, культурно развившихся»[952]. (Следует, верно, оговорить, что, судя по всему, «дикость» употреблена писателем в качестве обозначения этой самой «близости к природе», возможно, определённой степенью развития общества 一 и только: вряд ли имеет иной оценочный компонент).

Как пишет наш молодой и модный ныне писатель (лауреат ведущих литературных премий России), вынужденный жить последние годы в иной языковой среде (что немаловажно – в среде европейских языков): «Скажешь любое слово. Самое безобидное, самое объективное, например, наука, 一 и начинается непонимание” Причём и переводимое при переводе не столько переводилось, сколько, скорее, мутировало». Он утверждает, что «опыт языка, прожитой им жизни делает языки с разным прошлым несообщающимися сосудами. Прошлое, живущее словами, не поддаётся переводу». («И каждое слово по отдельности и все вместе 一 только усугубляют невозможность межъязыкового понимания, горизонтальной коммуникации».)[953].

Общепризнано, что язык представляет собой общественное явление. Любая языковая система функционирует и развивается в обществе, обслуживая те или иные цели человеческой коммуникации. Социальное функционирование языка 一 очень важная проблема, между тем многое здесь до сих пор изучено недостаточно, пишет В.М. Алпатов.

Выполнение языком общественных функций имеет как общие закономерности, так и специфические стороны, различные для каждого конкретного языка и обусловленные в первую очередь общественным строем, уровнем развития общества, а также особенностями национальной культуры и структуры языка[954].