Клуб пламени ударил Артемьева в лицо, однако тот, видимо, все-таки успел защититься, потому что Грозе почудилось, будто огромный огненный шар, который попал в Артемьева, рассыпался на множество мелких, раскатившихся по площади, и это заставило людей на мгновение обмереть в припадке необъяснимого ужаса, утратив всякий интерес к происходящему. Однако ядро огня, центр пламени, в котором сосредоточилась вся сила Грозы, все же оказался достаточно мощным даже для Артемьева: он зажал глаза руками, хрипло закричал и с громким стоном рухнул наземь, забыв обо всем и полностью сосредоточившись на собственной невыносимой боли.

Этого времени хватило Трапезникову, чтобы выскочить из фургона, подхватить с трудом державшегося на ногах Грозу и протащить его сквозь толпу. Люди все еще не вышли из оцепенения страха и тупо смотрели на лежащего на земле Ленина. Его поддерживал выскочивший из автомобиля шофер, которого на мгновение охватило такое же оцепенение, как остальных.

Фургон был уже рядом. Дог свесился с козел и помог Трапезникову втащить Грозу внутрь. Руки Лизы и ее губы, прижавшиеся к его губам, – это было последнее, что успел почувствовать Гроза, прежде чем провалился в глубокое беспамятство.

Горький, 1937 год

– Лучше бы вы меня прописали, – угрюмо бормотала Симочка. – Все-таки близкий человек, родной, можно сказать. А то подселят невесть кого – наплачетесь потом!

Ольга, отжав намоченное в ледяной воде полотенчико и положив его на лоб Асе, выдохнула сквозь стиснутые зубы.

«Родной, можно сказать…»

Еще когда Васильевы только прописали у себя Ольгу, Симочка чуть не каждый день бубнила о новых правилах, согласно которым временно прописанные люди и даже обычные квартиранты могут получить право навсегда остаться жить в хозяйском доме. Ее намеков упорно не понимали. Тогда Симочка перешла в активное наступление и поведала некую историю про какую-то няньку, которая прописалась и выжила своих хозяев «с их законной жилплощади». Васильев, выслушав ее, расхохотался и велел не волноваться. Мол, сказку «Лисичка со скалочкой» он и без Симочки читал! И все же домработница никак не могла успокоиться оттого, что «какую-то няньку» в доме прописали, а ее, которая столько лет служит верой и правдой… ее не прописывают!

Теперь, пользуясь моментом, снова перешла в наступление. И ведь от души уверена, что Ася за нее схватится руками и ногами, как только узнает, насколько многодетных рабочих и крестьян к ней будут подселять.

– Я ведь с пяти лет, сначала с матерью, потом без нее, когда померла, начала по людям ходить. Шестнадцати лет замуж вышла, но и замужем не стало легче. Скотные дворы, поташный завод, все по чужим углам, а жилплощадью доброй, приличной так и не обзавелась. Неужто не выслужила?!

Симочка бубнила, бубнила, ныла, ныла… Она даже для приличия не пожалела Василия Васильевича, не посокрушалась, как он там, в бывшем Крестовоздвиженском монастыре, приспособленном теперь под место заключения, не поволновалась, как теперь будет жить мягкосердечная, но такая ни к чему не приспособленная Ася… Симочка старательно выгрызала для себя «приличную жилплощадь».

Ей было невдомек, что между Ольгой и Асей уже было втихомолку решено: Симочку придется рассчитать (денег оставалось в обрез), а им самим вместе с Женей перебраться в одну комнату, куда собрать все самое ценное, оставшееся в доме после обыска и «изъятия имущества врага народа», – и не противиться никаким подселениям. Толку из такого сопротивления не будет, а неприятностей наживешь несчетно!

Ася тяжело вздохнула, коснувшись нагревшегося полотенца на голове.

Ольга снова опустила его в воду. У Аси был жар, полотенце быстро нагревалось.

Она оставалась неподвижной, только иногда осторожно поглаживала бесформенный узелок, лежащий на кровати рядом. Иногда при прикосновении из узелка доносился странный, тревожный, гулкий звук, напоминающий стон.

Когда Василия Васильевича уже увели, обыск в доме еще долго продолжался. Один из агентов взял его скрипку, с отвращением повертел в руках – да как шваркнет на пол! И еще ногой припечатал сверху.

Женя, притихшая было на Ольгиных руках, взвизгнула резко, громко, словно ножом воздух вспорола.

Агент от неожиданности покачнулся, не устоял на ногах, упал на одно колено, упершись ладонью в щепу, которая глубоко вошла ему в руку.

– А, вражеское отродье, буржуёнок! – взвизгнул было он, вскочив и пытаясь броситься к Жене, однако тут же поскользнулся на деке с пучком струн и рухнул как подкошенный.

Ася разрыдалась в голос.

– Не проспался, Федорычев? – хмуро бросил один из его сотоварищей. – Поди-ка на улицу, постой, охолонись.

– Что, за «контингент ЧСИР» решил заступиться? – рявкнул было Федорычев, однако ему никто не ответил: двое других агентов были слишком заняты перетряхиванием многочисленных книг Васильева.

Потоптавшись и бросив ненавидящий взгляд на Женю, он все же вышел.

– Что такое «контингент ЧСИР»? – тяжело всхлипнув, спросила Ася.

– Члены семей изменников Родины, – после некоторого молчания пояснил тот агент, который выгнал Федорычева. Был он постарше своих сотоварищей, с изрытым оспой лицом.

– Да какой же мой муж изменник Родины! – сипло выкрикнула Ася, у которой от ужаса перед этими словами даже голос пропал. – Вы же ему никакого обвинения не предъявили! Просто увели – и все.

– Обвинения суд предъявит, будьте покойны, – ответил рябой. – И вам сообщат, что, за что и почему.

– Чего это ты, Рябов, с ними беседы разводишь? – выкрикнул другой агент, молодой, маленький, с яростным выражением осознанной классовой ненависти на лице. – Сами должны знать, кто они такие и что их ждет за измену Родине!

– Никогда не вредно провести политработу среди населения, – назидательно ответил Рябов, и Ольга с трудом подавила совершенно неуместную усмешку оттого, что этот рябой человек носит именно эту фамилию. – А вот ты значение такой работы явно недооцениваешь, Климов. А что нам говорилось в связи с текущим моментом, помнишь? Не упускать ни одного случая повысить сознательность масс! Муж и жена, возможно, одна сатана, однако нянька – это наемная прислуга, которая должна быть просвещена насчет своих хозяев и их политического лица!

– Ну давай, просвещай, послушаем, – буркнул Климов, однако Рябов больше ни слова не сказал, только хмуро поглядел на Асю и покачал головой.

В конце концов эти двое ушли, оставив в доме ужасающий беспорядок, забрав все документы Василия Васильевича и даже конспекты лекций (оказывается, год назад он по совместительству вел какие-то занятия в Водном институте).

Женщины были измучены обыском, Симочка тоже не рвалась навести порядок – ни у кого не было ни физических, ни моральных сил!

Ася отпустила Симочку до завтрашнего утра и, когда за той захлопнулась калитка, опустилась на колени перед растоптанной скрипкой.