В гастролях наступил трехнедельный перерыв, и, посоображениям безопасности, они проводили несколько дней инкогнито в одной тихойгостинице в Род-Айленде. Музыканты и технари разъехались во все стороны: ктонавещал семью, кто отлеживался, а кто-то просто устроил перерыв втерапевтических целях. Поначалу все собирались в одно курортное местечко вНью-Гемпшире, но Лайза отменила все приготовления после необъяснимого приступаплаксивости, который закончился крупной ссорой с ударником Рэнди Уайтхоллом..

— По-моему, он меня ненавидит, Тед, — призналась она впостели в ту ночь. — Видел бы ты его глаза.

Тед не придумал никакого разумного ответа, и на следующееутро помогал ей отменять заказ на номера. Кроме пары недавно нанятыхтелохранителей, никто из гастрольной группы не знал, где Тед и Лайза проводятсвободные дни. Дин Кэмпбелл обиделся и отбыл в неизвестном направлении.

Работа с заключительным вариантом рукописи у Тедапродвигалась хорошо. Если повезет, то он закончит книгу до конца года, гораздораньше запланированного срока.

— Тед, я уеду на день-другой.

— Что? Куда?

Они обедали в столовой гостиницы, а телохранители сидели задругим столом, достаточно далеко, чтобы ничего не слышать. Она протянула руку иприжала пальцы к тыльной стороне его ладони, как бы успокаивая.

— Не волнуйся, я недалеко. Мне просто нужно смотаться отвсего этого. — Она сделала легкий жест. — От всех, кто меня знает. Даже оттебя.

Она мягко коснулась его руки.

— Ничего страшного. Всего одна ночь, и я вернусь.

— Может, я слишком торопил события…

Она покачала головой, не давая ему договорить.

— Нет, ничего подобного. — Выражение ее лица смягчилось. —Не волнуйся, Тед. Я к тебе чувствую то же, что и всегда, может, даже большетого. Просто я… Мне надо уехать отсюда, всего лишь на день или два, и немногособраться с мыслями.

— Мы ничего не должны друг другу, — медленно произнес он. —Ты, конечно, имеешь полное право делать, что хочешь.

Это звучало натянуто, но он не мог скрыть обиду.

— Тед, прекрати. Мне не нравится, когда ты изображаешь изсебя обиженного щеночка. Если ты еще не понял, какие чувства я к тебеиспытываю, то ты гораздо глупее, чем я думала. — На глазах у нее появилисьслезы, и она отвернулась. — Мне трудно об этом говорить, Тед, трудноиспытывать… привязанность к людям или признаваться в этом. Как только у меня вжизни появляется нечто подобное, кто-то меня этого лишает.

— Прости меня, Лайза. Я просто дурак. Ведь ты возьмешь ссобой Арнольда и Рэмбо?

На самом деле телохранителей звали Натан Мур и Лестер Уэйд,но Тед с Лайзой окрестили их иначе. Терминатора Лайза уволила в припадкеистерии однажды вечером, очевидно, после того, как он позволил себе намекнутьна ее уязвимость, что она истолковала как угрозу.

— Наверное, надо бы, но это будет не то.

— Тут и думать нечего. Они не смогут защищать тебя нарасстоянии.

— Я об этом подумаю, Тед. Но мне кажется, будет гораздобезопаснее, если никто не будет знать, где я.

В ее голосе прозвучала слишком знакомая ему нотка. Не давина меня в этом вопросе, означала она.

— Надеюсь, это даст мне возможность немного поработать. — Онстарался, чтобы его голос звучал беззаботно, несмотря на дурные предчувствия. —Отвлекать никто не будет.

Когда он встал на следующее утро, ее уже не было, а Рэмбо сАрнольдом не видели, как она уходила.

Тед работал почти целый день, а вечером, отключив свой новыйкомпьютер, он зашвырнул в ящик последние написанные от руки заметки. Шел ужедесятый час, он еще не ел, а настроение у него было такое, что ужинать вгостинице ему показалось слишком обыденным. Вместо этого он вышел в город,нашел поблизости небольшую, не слишком чистую забегаловку, где съел тарелкусамого вкусного в жизни мяса с фасолью. В полуквартале находился плохоосвещенный бар, где он выпил больше обычного, чтобы отметить конец своиммучениям, но, черт возьми, он же не за рулем и вставать ему завтра не оченьрано!

В гостиницу он вернулся уже за полночь. Администратора наместе не было, столовая была закрыта, и горело лишь дежурное освещение. Теднетвердой походкой поднялся по лестнице и лишь с третьей попытки управился сзамком. Посмеиваясь над собой, он вошел в номер.

Он включил свет, как только захлопнулась дверь, и тут же,получив сбоку удар по голове, провалился в темноту.

Тошнота подступила раньше боли. Во рту ощущался сильный игорький привкус желчи, а в голове стучало. И не только там. Запястья и лодыжкибыли перехвачены веревками и привязаны к ножкам и подлокотникам кресла.

Кляп у него во рту тоже не способствовал приятным ощущениям.

Он находился в своем номере. Компьютер стоял там же, где онего оставил, на маленьком столике, а у задней стенки открытого шкафа виднелсяновый чемодан. Никто не показывался, всё было так же.

Пока кто-то не вышел из ванной.

— Как ты себя чувствуешь? Боюсь, удар был слишком сильным.Если бы у тебя было сотрясение или еще что-то и ты бы не пришел в себя, всёмогло бы быть испорчено.

Тед не ответил; он не смог бы ничего сказать, даже если быво рту не было кляпа. Слишком велико было потрясение. Он был прав. Он оказалсялицом к лицу с загадочной личностью, преследовавшей Лайзу почти с самогоначала, охотившейся на тех, кого она любила, и это открытие могло оказаться егопоследним достижением. Ни черный плащ, ни закрывавший лицо шарф не могли скрытьпола нападавшей.

И это была не просто какая-то женщина. Это была Лайза Стоун.

— Понимаю, это с трудом укладывается в голове, но оченьважно, чтобы ты понял, почему это происходит. Иначе все будет напрасно. Помнишьслова из "Древней магии", моего первого хита? Там, где сказано:"Пожертвовать всем ради любви"? Это и есть секрет, который я узнала.Оттуда я и черпаю свое вдохновение.

Она сделала паузу, словно дожидаясь от него ответа, которогоон никак не мог дать.

— Помнишь, я тебе говорила, что в детстве у меня никогда небыло никакого домашнего животного? Это было неправдой.

Лайза подошла к столу, стала выдвигать ящики и всё из нихвыбрасывать на пол — книги, газеты, журналы, бумажки.

— Незадолго до гибели родители купили нам котенка, и когдаих не стало, для нас с Кэри он был единственным существом, кроме друг друга,которого мы любили. Но мне надо было писать песни, хорошие песни, способныетронуть людей, и я поняла, что единственный способ раскрыть свой талант,воспользоваться им, чтобы создать нечто прекрасное и имеющее долгую жизнь,необходимо непосредственно самой испытать эти чувства. Нельзя изобразитьпечаль, радость или еще что-нибудь и ожидать, что фальшивые чувства станутнастоящим искусством. И самое чистое чувство из всех — это скорбь, горечь утраты,разлуки с теми, кого любишь, и я знала, что могу обратить трагедию в красоту,но лишь испытав это. Мне надо было пожертвовать тем, кого я по-настоящемулюбила, чтобы высвободить свои творческие силы. Выбирать пришлось между Кэри икотенком, так что выбора, собственно, и не было.