«Там настолько все плохо?»

«И...»

«Что?»

«Венша передает тебе воздушные поцелуи».

– Шибеват за этими горами, – сообщил Левабур-нуба. – Два дня пути. Там и сойгруны балуют, и стиги водятся, и амуши иной раз можно повстречать. Ну, с магом и ведьмой в караване никакая нечисть не страшна, потому я и сказал, что денег с вас не возьму, сочтемся.

– Часто здесь нечисть появляется? – спросил Хантре, чтобы заглушить тревогу, которая после разговора с Эдмаром прибывала, как поднимающаяся мутная вода. Хотелось поговорить о чем-нибудь понятном и не слишком опасном – например, о сойгрунах и стигах.

– Не всякий раз, но бывает. Им тоже не нравится, что с обеих сторон прорвы. Если кого из народца изловить и туда забросить, он сгинет без следа. У нас артефакты, и с нами Банабил-амулетчик, а для сойгрунов есть браслеты на откуп. Но с такими спутниками, как вы с госпожой, окаянный народец и близко не сунется.

– А что за люди живут в Шибевате?

– Дурного не скажу, гостеприимные люди. Жены и девушки у них добрые и послушные, старцев-долгожителей много. Парни горячие, промеж собой разбойничают – скот воруют, но караваны не трогают. И места для глаз отрадные, сами увидите.

Два разных блока информации из двух источников. Пустыня осталась за спиной, впереди раскинулся зеленый край, далекие горы казались сизовато-бурыми под сияющим небом. А тревога не отступала, словно мутная вода, потерявшая берега.

До Криффы добрались под вечер. Над городом пылал оранжево-розовый закат, оставшиеся за спиной джунгли стрекотали, верещали, перекликались протяжными воплями и трелями.

По черугдийским меркам если больше двух дюжин улиц – уже город. В Криффе были мощеные тротуары и немало домов в два-три этажа, с деревянными портиками и балкончиками, украшенными резьбой. На вывеске гостиницы с харчевней красовался цветок малеоры – это означало, что здесь не зазорно остановиться даже членам королевского семейства.

– «Нерушимые столы», – перевел Горвен прихотливую, как узорный орнамент, надпись на вывеске. – Или «Несокрушимые столы». Зайдем? Место приличное, но посчитают ли здесь нас за приличную публику?

Как выяснилось, в «Несокрушимые столы» пускали всех – и разряженных в пух и прах, и неказисто одетых. Горвен попытался расспросить прислугу и сообщил товарищам:

– Говорят, повеление такое. Чье повеление, так и не добился.

– Может, у них тут побывал какой-нибудь фарзеймский высокий чин инкогнито и потом задал всем жару, – предположил Правурт.

Внутри полно пестрой темнокожей публики. Слуга проводил амулетчиков в угол: мужчин подсадили к компании торговцев, попросив тех потесниться, а Хенге принесли табурет, чтобы она смогла пристроиться за соседний столик, к двум туземным дамам. Никто не возражал.

– Он сказал им, что мы охотимся на увхо, – пояснил Горвен. –  Таких, как мы, здесь уважают.

Впрочем, свободные столы в зале были, в количестве трех штук: стояли в ряд у дальней стены, и если их вытащить, еще немало гостей поместится.

– Говорят, эти столы не для еды, – перевел Горвен, снова затеявший расспросы. – Может, для антуража – потому что несокрушимые, как обещает вывеска? Или для каких-нибудь обрядов? В этих местах я раньше не бывал, о здешних обычаях ничего не скажу.

Они впрямь выглядели несокрушимыми: потемневшие столешницы из толстых досок окованы металлическими полосками, ножки из цельных бревен. Такой стол слона выдержит.

Принесли тушеные овощи с мясом. К черугдийским жгучим приправам Хенга уже привыкла. Ну, почти привыкла. С макчей, местным травяным чаем, это вполне выносимо.

Дамы вскоре ушли, и она осталась за столиком одна. Горвен, Правурт и Робровен втянулись в разговор с торговцами, кое-как изъяснявшимися на ломаном овдейском. Хенга разглядывала экзотическую публику и раскрашенную обережную резьбу на потолочных балках, и думала: как же хорошо, что она избежала назначения в Надзор за Детским Счастьем, насколько же то, чем она занимается здесь, лучше и достойней того, чем пришлось бы заниматься там. Крамольные мысли, и пусть никто из своих на нее не смотрит, бывшая шпионка заученно сохраняла на лице невозмутимое выражение.

Колыхнулась занавеска из бусин, и в зал влетел парень – как будто за ним по пятам гналась стая хищников. По пояс обнаженный, смуглый торс блестит от пота, одна штанина желтая, другая коричневая, в придачу темно-красный кушак. Переведя дыхание, он что-то сказал бросившемуся навстречу слуге, к ним подбежал хозяин. По залу пронесся ропот, но люди не выглядели напуганными. Иные повскакали с мест, чтобы помочь хозяину и слугам вытащить на середину зала три окованных железом стола с ножками-бревнами. От добровольных помощников отбою не было, возникла неразбериха, однако быстро управились.

«Госпожа идет» – это Хенга с помощью языкового амулета и сама разобрала. Повернулась к Горвену, который перекинулся несколькими фразами с местными, но командир четверки ничего толком не выяснил. Мол, сюда направляется госпожа, которую все почитают, для хозяина и посетителей это великая честь, падать ниц перед госпожой не нужно – она этого не желает.

– Должно быть, важная особа из здешней знати, со свитой, – Горвен кивнул на столы. – Что ж, мы люди воспитанные, а падать ниц мы и сами не собирались.

На свободном месте возле стены устроились музыканты: один с флейтой, двое с деревянными барабанами. Хозяин занял позицию у входа, чинно сложив руки на животе, рядом встала служанка с чайником и чашкой на подносе. Посетители торопливо доедали и допивали то, что перед ними стояло – как будто с появлением госпожи станет не до трапезы. Овдейские амулетчики на всякий случай последовали их примеру.

Наконец занавеска из бус вновь колыхнулась, и в зал вошла женщина. Высокая и статная, как будто отлитая из бронзы, черные волосы ниспадают буйной гривой. Она была босиком, на щиколотках позвякивали браслеты. Юбка цвета ночного неба расходилась тюльпанными лепестками, облегающий лиф сверкал драгоценными камнями и золотым шитьем. Никто ее не сопровождал, но судя по тому, как низко поклонился хозяин заведения, это и была та самая гостья, из-за которой поднялся переполох.

Госпожа благосклонно приняла чашку макчи, или что ей там поднесли с величайшим почтением – вино здесь тоже наливают из чайников. А потом дружески кивнула музыкантам и одним прыжком очутилась на столе, только волосы