Амелия круто развернулась и помчалась уже было наверх, но я схватила ее за руку.

— Не говори Уиллоу, — попросила я.

— Она не такая глупая, как ты думаешь. Она понимает, что происходит, хотя ты и пытаешься от нее это утаить.

— Именно поэтому я и не хочу, чтобы она узнала. Амелия, прошу тебя!

Дочь высвободила руку.

— Я ничего тебе не должна, — буркнула она и убежала.

Я опустилась на кухонный стул. Мое тело словно онемело. Может, это же чувствовал и Шон? Что я утратила все чувства — в буквальном и переносном смысле?

О боже! Он же получит на автоответчик мое сообщение, которое — в свете этого документа — превратит меня в величайшую на свете дуру.

Я понятия не имела, что делать при разводе. Мог ли он получить его, если я не давала согласия? Если заявление уже направлено в суд, можно ли изменить решение? Могу ли я повлиять на решение Шона?

Трясущимися руками я дотянулась до телефона и позвонила по частной линии Марин Гейтс.

— Шарлотта, как прошел съезд? — спросила она.

— Шон подал на развод.

На линии повисла тишина.

— Мне жаль, — наконец произнесла Марин, скорее всего, искренне, но секунду спустя она вновь стала говорить в деловой манере: — Вам нужен адвокат.

— Так вы же адвокат.

— Другой адвокат. Позвоните Саттон Рорк. Она есть в желтых страницах. Она лучший адвокат по разводам, которого я знаю.

Я затаила дыхание:

— Я кажусь себе… такой неудачницей.

— Что ж, — тихо сказала Марин, — никому не захочется услышать, что они нежеланны.

Ее слова напомнили мне фразу Амелии, и меня будто ударили кнутом. Я подумала о своих показаниях в суде, которые репетировала вместе с Марин. Но не успела я ответить, как она вновь заговорила:

— Мне жаль, Шарлотта, что дошло до этого.

У меня было много вопросов. Как рассказать тебе, не причинив вреда? Как я смогу идти дальше с этим иском, зная, что предстоит еще один процесс? Но, когда раздался мой голос, я услышала нечто другое.

— И что потом? — спросила я, но Марин уже повесила трубку.

Я договорилась о встрече с Саттон Рорк, а потом вернулась к рутине. Мне следовало приготовить обед и накормить вас, девочек.

— Могу я позвонить папе? — спросила ты, когда мы сели. — Хочу рассказать ему про выходные.

У меня раскалывалась голова, а на языке был металлический привкус, будто меня били изнутри. Амелия посмотрела на меня, потом перевела взгляд на горошек:

— Я не голодна.

Через несколько секунд Амелия попросила разрешения выйти из-за стола, и я даже не стала ее удерживать. Какой смысл, если мне самой не хотелось здесь быть?

Я поставила грязную посуду в посудомойку. Вытерла со стола. Загрузила грязное белье в стиральную машину, все на автомате. Меня не отпускала мысль, что если я буду делать эти повседневные действия, то жизнь вернется к норме.

Присела на краешек ванны, помогая тебе искупаться, а ты говорила за нас двоих.

— У нас с Ниам есть аккаунты Gmail, — прощебетала ты. — И каждое утро в шесть сорок пять, когда мы просыпаемся перед школой, будем выходить онлайн и говорить друг с другом. — Ты повернулась и посмотрела на меня. — Можно пригласить ее к нам?

— Хм?..

— Мам, ты даже не слушала. Я спросила про Ниам…

— А что с ней?

Ты закатила глаза:

— Забудь!

Я одела тебя в пижаму и уложила в постель, поцеловав на ночь. Час спустя я пошла проверить Амелию, которая уже лежала в кровати, но вдруг услышала, как она шепчет, и стащила одеяло, обнаружив ее с телефоном.

— Ну что! — воскликнула она, будто я ее в чем-то обвиняла.

Амелия прижала трубку к груди, как второе сердце. Я вышла из комнаты, слишком истощенная эмоционально, чтобы думать о том, что она скрывает. Возможно, она научилась этому у меня.

Когда я спустилась на второй этаж, в гостиной мелькнула тень, перепугав меня до смерти. Вперед вышел Шон:

— Шарлотта…

— Нет… не надо, хорошо? — сказала я, кладя руку поверх бешено стучащего сердца. — Девочки уже спят, если ты пришел их навестить.

— Они знают?

— А тебя это волнует?

— Конечно. Почему, как ты думаешь, я так поступаю?

Из моего рта раздался сдавленный звук.

— Шон, я и правда не знаю. Понимаю, что у нас все было далеко не идеально…

— Это еще мягко сказано…

— Но это словно ампутировать руку из-за заусенца, понимаешь?

Он прошел за мной на кухню, где я насыпала порошка в посудомойку и надавила на кнопки.

— Это больше чем заусенец. У нас открытая рана. Ты можешь что угодно говорить про наш брак, но это не обязательно правда.

— Значит, единственное решение — это развод? — потрясенно спросила я.

— Я не видел другого выхода.

— А ты пытался? Знаю, было тяжело. Знаю, ты не привык, что я стою горой за что-то, что нужно мне, а не тебе. Но Шон! Ты обвиняешь меня в пристрастии к судебным тяжбам, а потом подаешь на развод? И даже не поговорив со мной? Ты не пробовал консультации по вопросам брака или обратиться к преподобному Грейди?

— Шарлотта, и что бы это дало? Ты уже долгое время слушаешь только себя. Все это случилось не за одну ночь. Прошел год. Целый год я ждал, когда ты проснешься и увидишь, что сделала с нашей семьей. Год сожалений, что ты не вкладываешься в наш брак так же, как в заботу об Уиллоу.

Я внимательно посмотрела на него:

— Ты сделал это, потому что я была слишком занята, чтобы заниматься сексом?

— Нет, видишь, я об этом и говорю. Ты переиначиваешь мои слова. Шарлотта, я здесь не злодей. Я тот, кто не хотел ничего менять.

— Верно. А тем временем мы просто будем сидеть на том же месте, стараясь удержаться на плаву… сколько еще лет? В какой момент мы столкнемся с взысканием имущества или объявим себя банкротами?

— Прекрати делать вид, что все дело в деньгах…

— Однако все дело в деньгах! — выкрикнула я. — Я только что провела выходные с сотнями людей, которые ведут богатую, счастливую, продуктивную жизнь с НО. Это преступление — желать таких же возможностей для Уиллоу?

— И сколько из тех родителей подали иск на незаконное рождение? — укоризненно спросил Шон.

На мгновение я увидела лица тех женщин в уборной, которые осуждали меня. Но я не собиралась рассказывать о них Шону.

— Католики не разводятся.

— И не думают об абортах, — ответил Шон. — Как же удобно быть католичкой, когда тебе надо. Это несправедливо.

— Ты всегда