Вы оба заметили меня на кухне.

— Мам, посмотри, кто меня сегодня разбудил! — воскликнула ты.

— А я уж думал, ты перепутала, Уиллс. — Улыбка Шона совершенно не соответствовала взгляду, когда он посмотрел на меня. — Решил дать тебе несколько часов поспать.

Я кивнула и плотнее закуталась в халат. «Как оригами», — подумала я. Могу сложиться пополам, а потом еще, пока не стану кем-то совсем другим.

— Спасибо.

— Папочка! — крикнула ты. — Блинчик подгорает!

Не то чтобы подгорает, а уже сгорел и дымится!

— Проклятье! — Шон развернулся, чтобы соскрести его со сковороды.

— А я думала, ты учился готовить все это время.

Шон посмотрел на меня поверх открытого мусорного контейнера.

— Удивительно, что делает с парнем отчаяние… и коробка «Бисквик», — признался он. — Я тут подумал, раз у меня выходной, я могу провести время с девочками. Закончить пандус для Уиллоу.

Он намекал, что это первый шаг нашей договоренности — и совместного проживания в условиях бракоразводного процесса.

— Ах да, — произнесла я, стараясь говорить непринужденно. — Мне как раз нужно по делам.

— Тебе стоит прогуляться и отдохнуть, — предложил он. — Посмотреть фильм. Встретиться с друзьями.

Но у меня больше не было друзей.

— Конечно, — через силу улыбнулась я. — Отличный план.

Час спустя я уезжала с мыслями о том, что есть разница между тем, когда тебя выставляют за порог дома и когда тебя там не ждут, но сейчас мне казалось, что это практически одно и то же. Я доехала до заправки и залила топлива, а потом… потом стала бесцельно ковыряться в машине. Всю твою жизнь я была либо рядом с тобой, либо в ожидании телефонного звонка, сообщавшего, что у тебя перелом. Свобода нахлынула на меня волной. Я не испытывала облегчения, только беспредельную пустоту.

Сама не осознавая этого, я подъехала к офису Марин. Посмеялась бы, не будь все так мрачно. Я взяла сумочку, зашла внутрь и поднялась на лифте. В приемной Бриони, секретарь, висела на телефоне. Она помахала мне, когда я пошла по коридору.

Я постучала в дверь кабинета Марин.

— Привет, — сказала я, заглядывая внутрь.

Она подняла голову:

— Шарлотта! Заходите. — Я села в одно из кожных кресел, а Марин встала, обошла стол и прислонилась к нему. — Вы говорили с Саттон?

— Да, я… в растерянности.

— Представляю.

— Шон сейчас дома! — выпалила я. — Мы пытаемся выработать график, чтобы вместе заботиться о девочках.

— Похоже на крайне зрелое решение.

Я посмотрела на нее:

— Я тоскую по нему, когда он стоит в двух футах от меня, а не когда его нет в доме, как так?

— Вы скучаете не по нему, а по самой идее того, какой она могла быть.

— Он, — поправила я, и Марин заморгала.

— Верно, — сказала она. — Конечно.

Я замешкалась:

— Знаю, что сейчас у вас приемные часы и все такое, но не хотите выпить со мной кофе? Можем сделать вид, что это встреча адвоката и клиента…

— Это и есть встреча адвоката и клиента, Шарлотта, — сдержанно сказала Марин. — Я не ваш друг… я ваш адвокат, а это, честно говоря, требует того, чтобы я закрыла глаза на личные чувства.

По моей шее поползла горячая волна.

— Почему? Что я вам такого сделала?

— Не вы, — возразила Марин; казалось, ей очень неловко. — Просто… это не тот иск, который лично я смогла бы вынести.

Мой собственный адвокат считала, что я не должна подавать иск о неправомерном рождении?

— Я не говорю, что у вас нет шанса выиграть дело, — пояснила она, будто услышала мои мысли. — Просто хочу сказать, что с моральной — и философской — точки зрения я понимаю, что творится с вашим мужем.

Я встала, потрясенная ее словами:

— Не могу поверить, что спорю со своим же адвокатом о справедливости и ответственности. Возможно, мне стоило обратиться в другую фирму.

Я уже шла по коридору, когда Марин крикнула мне вслед. Она стояла в дверном проеме, сжав руки в кулаки:

— Сейчас я пытаюсь найти свою родную мать. И меня не слишком радует ваше дело. Поэтому я не стану пить с вами кофе и надеяться, что мы устроим пижамную вечеринку и будем заплетать друг другу косички. Если бы в мире было все, как вы хотели, Шарлотта, если разрешили бы избавляться от детей, не соответствуй они стандартам и мечтам матери, у вас бы сейчас не было адвоката.

— Я люблю Уиллоу! — Я сглотнула комок в горле. — Я делаю то, что лучше для нее. И вы осуждаете меня за это?

— Да, — призналась Марин. — Так же как осуждаю свою мать за то, что она сделала, что считала лучшим для меня.

Марин вернулась в кабинет, а я еще стояла в коридоре, прислонившись к стене. Этот иск не существовал в вакууме. Можно было посмотреть на него со стороны и подумать так: «Хм… да, в этом есть смысл». Но в стерильных условиях в голову не приходила ни одна мысль. Если прочитать в газете статью о том, что я подала в суд на Пайпер, если посмотреть фильм «День из жизни Уиллоу», то можно сложить картину воедино, но с учетом личных понятий, мнений, истории.

Вот поэтому Марин приходилось гасить свой гнев, когда она работала над моим делом.

Поэтому Шон не понимал моих объяснений.

И поэтому я так сильно боялась признаться себе, что однажды, оглядываясь на все это, ты меня возненавидишь.

«Уолмарт» стал моим развлечением.

Я ходила по рядам, примеряя шляпы и туфли, глядя на себя в зеркало, составляя пластиковые контейнеры один в другой. Крутила педали на велотренажере и нажимала на кнопки говорящих кукол, слушала пробные треки на дисках. Я не могла позволить себе купить хоть что-то, но часами могла глазеть.

Мне было неизвестно, как содержать детей в одиночку. Да, существуют алименты и пособия на детей, но никто не рассказал мне подробности. Предположительно я смогу обеспечивать тебя, если суд признает меня достойным родителем.

А еще я могла печь.

Мысль поселилась в моей голове прежде, чем я смогла прогнать ее. Никто не зарабатывал себе на жизнь капкейками и пирожными. Да, я уже продавала выпечку несколько месяцев и накопила достаточно денег, чтобы полететь на конференцию НО в Омахе, а также заинтересовала своей продукцией несколько заправок. Но я не могла работать в ресторане или расширить рынок за пределы «Гас-н-гет». Ты в любой момент могла упасть, а значит, мне следовало быть рядом.

— Симпатично, да?

Я повернулась и увидела позади себя работника «Уолмарт», который смотрел на батут, надутый наполовину. Ему было около двадцати на вид, а прыщавое